Ветеран «Беркутов»: Летать и бояться — абсолютно несовместимые вещи
Пилот первого состава пилотажной группы «Беркуты» генерал-майор Евгений Игнатов уверен, что каждый вертолет имеет свой характер. Анастасия Воскресенская записала правила, которых придерживался в полетах и на земле заслуженный военный летчик России.
Отец всегда говорил, что как только я начал понимать что-то, сказал — буду летчиком. Кем мне только не предлагали — врачом, пожарным. А я с детства был влюблен в небо. Читал, искал, моделировал.
Бронницы, река. На другой стороне — Жуковский. Лето, мы лежим на реке и видим, как с той стороны из-за берега поднимется Ми-4, подвисает на нашем уровне, дверь открывается и сидит пилот, смотрит на нас, улыбается.
Так я стал вертолетчиком — понял, что там, над облаками летать — одно дело, а это — другое.
Я до сих пор говорю — любой из нас, если он будет выполнять полет на предельно малой высоте и увидит: пасется лошадь и стоит телега, а из-под телеги торчит две пары ног… Ни один уважающий себя вертолетчик, не заглянув под телегу, не уйдет (смеется).
Вылетаешь на разведку: утренняя дымка, тишина, солнце встает. Или осенью, когда на земле грязь, слякоть, а за облаками солнце — светится все. Встанешь по верхней кромке — одна голова торчит, остальное все в облаках.
Как это прекрасно, когда мечта детства осуществляется!
Каждый вертолет имеет свой характер. Это 100%. Если его не погладить, не поговорить с ним, то и в полете контакта не произойдет. Они могут одинаково называться, но один будет вертлявый, другой — тормозной. Но все они живые. И когда-то надо машину похвалить, когда-то поругать, наверное, можно. Хотя в этом случае, летчик скорее на себя что-то скажет, чем вертолет упрекнет.
Командиром я стал в 29 лет. У меня жизнь тогда кончилась. Домой приходил только посмотреть — дети спят, живые, здоровые.
В Кандагаре был случай: вернулась «восьмерка», а у нее 232 пробоины. Мы вертолет отремонтировали, но к нему прилипла кличка «дуршлаг».
Вот у вертолета написан практический потолок — четыре тысячи метров, а я на нем на семи летал.
Главное прикурить на четырех тысячах, потому что дальше уже ничего не горит — нет кислорода. Прикуривает штурман, отдает «праваку», «правак» — борттехнику, тот — радисту. Радист от этой прикуривает новую сигарету и отдает командиру свежую. Командир курит и отдает штурману, и опять по кругу. Такая вот схема.
Во-первых, не уснешь — а то без кислорода в сон клонит, во-вторых, если огонек упустишь, то потом, на такой высоте, уже не прикуришь.
Командир я плохой был — слишком добрый.
В Афганистане мне командующий говорил: «Игнатов! Воевать надо честно, что ты вечно выдумываешь какие-то тактические хитрости. Пришел сюда подполковником, а с войны уедешь капитаном».
Я ему отвечал: «Зато я за 18 месяцев ни одного человека не потерял». Мой предшественник оставил 12 экипажей, зато уехал с орденом. А я как думаю: ну и Бог с ними, с орденами, переживем мы это дело.
Как у нас говорят: не знаешь, что делать — делай шаг вперед.
Если в летчике пропал хулиган, то его можно списывать с летной работы. Из него уже хорошего пилота не выйдет. Он всегда должен лавировать на этой грани — «можно-нельзя».
Летать и бояться — абсолютно несовместимые вещи.
Хороший летчик — это тот, кто, используя свои знания, избегает ситуаций, требующих отличного умения. Отличный летчик — тот, кто сидя на пенсии рассказывает внукам, как он плохо летал.
Я в 1968 году из школы выпускался. Спортивный, резвый, подвижный был, до девок руки не доходили. И была у нас одна единственная медалистка. И вот она ко мне как приклеилась на выпускном, а я и не знаю, что с ней делать. И тут кто-то сболтнул, что я иду в военное училище. Тут уж все те, кто за этой медалисткой ухлестывали, начали меня подначивать, мол, «помрешь там старшим лейтенантом». Ну короче, довели они меня до скотского состояния, я залез на памятник Ленина и, стоя под самим Ильичом с аттестатом в руке, прокричал им: «вот увидите, вернусь в школу генералом!» И буквально несколько лет назад мне сестра моя напомнила, что слово я не сдержал. Генералом стал, а в школу с тех пор не заходил.
Мы в свое время пели песню «Раньше думай о Родине, а потом — о себе», а сейчас ее уже не поют.
Для мужчины самое главное — чтоб он умел решать проблемы. Не только свои, а еще и окружения, семьи, детей.
Самое страшное в жизни — предатели. Особенно, если рассчитываешь на кого-то, и когда понимаешь, что ошибся, — изменить уже ничего нельзя. И даже не самого предательства боишься, а того, что этот человек был рядом с тобой.
Мне повезло — у меня прекрасная семья, жена, которая со мной с курсантских лет. Она никогда не говорила: «поезжай, получишь квартиру, сделаешь ремонт, поставишь мебель, и тогда я приеду». Она всегда была рядом.
Самая любимая фигура пилотажа — роспуск. Самая хулиганистая, да и самая зрелищная. Летишь, а счастье из тебя так и прет!
Полеты снятся, но они всем летчикам, наверное, снятся.
У меня нет проблемы сейчас сесть в кабину, я могу себе такую роскошь позволить. Но я понимаю, что не положено — сам был начальником Центра. И я знаю, какую ответственность кто-то возьмет на себя, разрешив мне полетать.
Я все выполнил: у меня два сына-летчика, дом я построил, а уж сколько деревьев насажал за свою жизнь!
