Гимн вертолетчикам

Отношение к вертолетчикам всегда было пренебрежительное, вроде бы и не летчики. Вот истребители - это да, "белая кость", а вертолетчики - второй сорт. Правда, жизнь - странная штука, все расставила по своим местам. Оказалось, что вертолетчики ни чуть не слабее, а порой даже сильнее "хваленых" летчиков.

Встретишь вертолетчика в парадном мундире - от блеска орденов глаза разбегаются, а где еще найти героя Советского Союза и Российской Федерации в одном лице. Наши Вертолетчики, не щадя "живота своего", прошли все войны и горячие точки, таскали спускаемые космические аппараты, засыпали жерло Чернобыльской АЭС. Последний пример вообще не имеет мировых аналогов!

В Афгане в ходе рядовой операции в воздухе одновременно находилось более сотни бортов - "летать, так летать". Садились на одно колесо, там, где сесть-то не возможно. Вытаскивали раненных. Возвращались на одном двигателе, пробитых навылет лопастях и в изрешеченном не одной сотней пуль и осколков фюзеляже. На наших Вертолетчиках уточнялись модели расчета повреждаемости и живучести вертолетов, а сегодня еще и долговечности, которыми пользуются разработчики перспективных летательных аппаратов.

Юные лейтенанты и прапорщики после окончания ЦПШ (церковно-приходских школ) творили чудеса летного мастерства, воздушного братства и взаимовыручки. Сначала в Афганистане, а потом в Чечне не раз и не два повторяли героические страницы Великой Отечественной, когда одного из пары сбивали, то второй, несмотря ни что, садился и забирал товарища.

Самые большие потери понесли именно Вертолетчики. Обелиски из лопастей украсили десятки военных гарнизонов, в которых сегодня после развала лишь брошенные дома пустыми глазницами смотрят на них.

И в этой гонке на выживание наши всегда были впереди планеты всей. Если французы крутят пилотаж до 40 градусов в секунду, то мы до соударения лопастей… Низкий поклон вам Вертолетчики.

А как мы им отплатили? Мы лишили их нормальной техники, разогнали армейскую авиацию, в поисках заплаты выгнали за границу. Тяжелая доля досталась нашим ветеранам-вертолетчикам, мотаются по всему миру, где только их нет: Колумбия, Перу, ЮАР, Ангола, Вьетнам, Камбоджа и Новая Зеландия. Не притязательны профессионалы высшего сорта. Уезжают по поддельным документам и не возвращаются. Порой доходит до смешного, анекдотического. В ЮАР наши заключили контракт на подготовку местных вертолетных кадров, проходит год, а южноафриканцы никак не научатся летать на восьмерках. Почему? Все просто, наши не хотят возвращаться домой!

В неуклюжем стремлении сохранить вертолетные кадры мы растеряли генофонд. Забыли своих вертолетчиков-испытателей, развалили школы. Недуг поразил систему изнутри. Упала дисциплина, квалификация, профессионализм, вертолетная культура, если хотите. У нас была своя неповторимая вертолетная культуры - это победы на чемпионатах по вертолетному спорту, мировые рекорды, уникальные перелеты и операции. А наши женщины - вертолетчицы! Все это было.

А что будет? Совсем недавно мы расплачивались за то, что рубили виноградники во времена перестройки. За то, что мы порубили генофонд вертолетчиков, нам еще предстоит платить. И время оплаты долгов пришло. Аварии и катастрофы учебно-тренировочных вертолетов красноречивое тому подтверждение. Если катастрофы пришли даже в учебные заведения, значит с "основанием" что-то не то.

Хотим мы этого или не хотим, вторая половина двадцатого века стала вертолетной, первая половина следующего, 21-го тоже будет принадлежать вертолетчикам. Вертолет превратился в лидера не только на поле боя, но и в городе и на периферии. Пожарный, медицинский, милицейский - полицейский, спасательный, общественный, корпоративный, VIP-овский, это ряд можно продолжать бесконечно. Вертолетчики всегда там, где трудно: наводнение, смерч, землетрясение, техногенная катастрофа. Они первыми приходят на помощь. Вертолетчикам доверена высшая на земле миссия - спасение жизни.

Истребители, штурмовики, бомберы и транспортники в лучшем случае прикрывают, и только вертолетчик садиться в самое пекло и забирает. Только вертолетчик может сказать это сильное слово "Спасу" и действительно, спасет. Все что они умеют, чему постоянно учатся и стремятся - это спасение. Спасение, порой ценой собственной жизни. В жертвенности - сила духа наших вертолетчиков.

Лет двадцать назад в одном из "богом забытых" дальневосточных гарнизонов то ли Могоча, то ли Магдагачи, мы сидели на лавочке перед домом с одним очень сильным и красивым командиром звена, "разговаривали за жизнь". Он в очередной - не очередной раз уходил в Афган. Зачем идешь, ведь и года не прошло как оттуда? Нужно. Он не вернулся. В районе Кабула восьмерка столкнулась с горой, и никого не нашли. Мне кажется, что Вертолетчики не погибают, они всегда рядом с нами крылатые ангелы-спасатели.

Штинов Станислав Борисович,
   майор запаса, пилот вертолета,
   участник боевых действий в Афганистане, Чечне.
   
115 ДНЕЙ НА ВОЙНЕ

   
   Командир полка подполковник Ярко сидел за своим столом и что-то писал. Я постучал в дверь. "Разрешите, товарищ подполковник?" Не дожидаясь ответа, вошел в кабинет. Командир полка продолжал что-то писать, не поднимая головы и не глядя на меня. Я стоял у дверей. Молчаливая пауза затягивалась. Я решил взять инициативу в свои руки, зная крутой нрав своего командира полка, т.к. он абсолютно одинаково относился к своим подчиненным как в чине старших офицеров, так и к таким молодым и зеленым лейтенантам, один из которых сейчас стоял перед ним, только что выпустившимся из военного училища.
   "Товарищ подполковник! Почему меня вычеркнули из списков отправляющихся в Афганистан? Ведь я прошел полную подготовку вместе со всей эскадрильей, тем более со своими однокашниками, которые в списках значатся".
   После этих слов командир полка поднял свою голову и испепеляющим взглядом посмотрел на меня.
   "Лейтенант! Ваше дело точно и правильно выполнять приказы своих командиров и начальников, а не обсуждать их!" А затем, уже смягчившись: "Да и списки уже подписаны командующим воздушной армии, и сделать я здесь уже ничего не могу".
   "Товарищ подполковник! Я не согласен с таким решением! Разрешите мне обратиться к командующему воздушной армией?"
   "Да хоть к самому министру обороны!", ответил командир, наверное, не веря, что молодой лейтенант решится, обратиться к самому командующему воздушной армией.
   Но мне терять было нечего, да и теперь я исполнил все правила военной субординации, обратившись, не прыгая через головы, а согласно Устава ВС, по инстанции. Через час я уже был в приемной у командующего воздушной армией. Но в приемной мне объяснили, что сейчас его нет и что он находится в ОДОСА "Большого аэродрома", на торжествах, посвященных Дню воздушного флота. Мне пришлось дождаться окончания торжественных мероприятий и праздничного концерта. Стоя на улице у входа в ОДОСА, я увидел появившуюся в дверях процессию во главе с генерал-майором, сразу поняв, что это и есть командующий. Не теряя времени, бодрым строевым шагом я направился к нему, боясь, что он быстро сядет в свою машину и уедет, или кто-то отвлечет его.
   "Товарищ генерал-майор! Разрешите обратиться? Летчик-штурман вертолета Ми-8 отдельного транспортного вертолетного полка лейтенант Штинов".
   По удивленным глазам командующего я понял, что он не ожидал такой дерзости от молодого лейтенанта. А реакция полковников, выходящих вслед за ним, вообще меня чуть не рассмешила. Выглядывая из-за плеч генерала, они изучали меня изумленно - возмущенными взглядами, наверное, думая: "Это еще что за желторотый птенец?"
   "Ну и что вам нужно лейтенант?" - прервал небольшую паузу генерал.
   "Товарищ командующий! Через неделю эскадрилья нашего полка убывает в спецкомандировку в Республику Афганистан. Я был с самого начала в ее списках, прошёл полную подготовку к этой командировке. Но меня из списков вычеркнули по неизвестной мне причине".
   "Как, вы говорите, ваша фамилия?"
   "Лейтенант Штинов Станислав Борисович, товарищ генерал-майор".
   "Да, есть такое дело, помню. Вас заменили на старшего лейтенанта из Уссурийского вертолетного звена. По моим данным, вы только недавно женились?"
   "Так точно, товарищ генерал-майор. Но ведь это не основание для отстранения меня от выполнения этого задания. Ведь я для этого учился, мечтая стать военным летчиком! Я не согласен с таким решением! И прошу меня направить в основном составе в эту командировку".
   Слабая улыбка появилась на лице у командующего.
   "Лейтенант! Сколько вам лет?"
   "Двадцать один, товарищ командующий".
   И уже чисто по-отечески генерал произнес: "Сынок, живи и радуйся жизни. Воспитывай детей, ведь у тебя все впереди, и дома молодая жена! Зачем ты туда рвешься?"
   "Товарищ генерал! А как бы вы поступили на моем месте? Ведь я прошел подготовку вместе со своими однокашниками, с которыми четыре года учился в летном училище и которые для меня теперь как братья. Как я им буду в глаза смотреть?"
   Командующий несколько секунд смотрел на меня молча, заглядывая мне в глаза и как бы видя, что сейчас творится в моей душе. Затем повернулся к одному из полковников и тихо произнес: "Исправьте списки".
   "Ну что ж, лейтенант, давай, воюй. Да возвращайся живым!"
   "Спасибо, товарищ генерал, не подведу!"
   Через полтора часа я уже возвращался на рейсовом автобусе в гарнизон. На остановке меня встречал дежурный по полку.
   "Лейтенант Штинов?", - подойдя, обратился он ко мне, широко улыбаясь. "Так точно", - удивленно смотрел я на него, размышляя, чему он так улыбается. Причину такой улыбки я узнал через несколько минут.
   "Вас срочно к себе вызывает командир полка".
   Подполковник Ярко также сидел за своим рабочим столом у себя в кабинете, но цвет лица у него теперь был багровым, какбудто он только что вышел из бани.
   "Лейтенант! Как вы оказались у командующего воздушной армии?"
   "Товарищ подполковник, сегодня ведь выходной день, по поводу празднования Дня воздушного флота. А вы разрешили мне обратиться "хоть к самому министру обороны", ну вот я и ..." - стал я оправдываться.
   Глаза его открылись широко от удивления, но затем, наверное, вспомнив наш утренний разговор, он опустил глаза и, немного помолчав, как будто бы обреченно вздохнув, сказал: "Ладно, иди собирай чемоданы".
   Я даже не успел вставить ключ в замок двери, дверь открыла жена. Она долго смотрела в глаза, а затем тихо спросила: "Ты куда ездил?"
   "Да так, по делам", - попытался оправдаться я.
   "Ага! В парадной форме?" - Она села на стул, прикрыла лицо руками и расплакалась.
   "Я догадываюсь, куда и зачем ты ездил".
   Поняв, что бессмысленно искать другие оправдания, я присел рядом, обнял ее за плечи: "Пойми меня правильно, ведь я не могу поступить иначе".
   Ночной Чирчик встретил нас непривычной духотой. Семичасовой перелет на Ил-76 с Дальнего Востока вымотал полностью, поэтому, как только нас привезли в центр боевой подготовки и разместили в казармах, мы отключились мгновенно. А утром закипела настоящая работа. Нас сразу всех переодели в камуфлированную форму. Тогда она только-только начала поступать в войска, и в первую очередь одевали тех, кто направлялся "за речку", поэтому через час мы были как настоящие "интернационалисты", только не было пока еще того характерного загара, да и форма была уж больно сильно свежей. Не было дано никакого отдыха. В течение четырех часов наземная подготовка, затем сдача зачетов, постановка задач на полеты на следующий день. И закипело, и закружилось. "Горную подготовку" прошли очень быстро. Понемногу привыкли к дневному пеклу и ночной духоте. Получили представление о настоящих горных полетах и посадках на высокогорные площадки, где воздух разрежен до предела. И ждали, ждали. Отправка затягивалась. Уже тогда начали поговаривать, что командировка возможно и не состоится, так как второй этап вывода войск уже начался и "шиндантская" эскадрилья, которую мы летели менять, уже сидела на чемоданах. Но команда на отлет все же поступила неожиданно. Поздно вечером нас построили на плацу, и без лишних комментариев и напутствий объявили о завтрашнем отлете из ташкентского военного аэродрома "Тузель".
   Раннее утро выдалось чересчур прохладным. Пришлось доставать теплые вещи и демисезонные куртки. Пока ехали на бортовых машинах от Чирчика до Ташкента, продрогли полностью. Быстро прошли таможенный досмотр, получили штамп в новенькие загранпаспорта о разрешении пересечения границы, погрузились на Ил-76. И в утренней предрассветной дымке наш "горбатый" оторвавшись от бетонки родной советской земли, понес нас в другую непонятную страну. Полтора часа полета прошли в тягостном ожидании. Изредка поглядывая в иллюминаторы, мы смотрели вниз и с интересом замечали, как меняется ландшафт, и даже цвет лежащей внизу земли был совсем другой. Не наш, чужой. Пол под ногами провалился неожиданно. Я почувствовал, как самолет опустил сильно нос и с все увеличивающейся вертикальной скоростью и огромным креном понесся, ввинчиваясь в разреженный воздух, к далекой красно-коричневой земле. Потом последовал ощутимый толчок и хорошо различимый удар. Мы с моим однокашником Валеркой Юсибовым напряглись, но рядом сидящий командир звена с черниговского полка, за плечами которого это была уже не первая командировка "за речку", лишь приоткрыв глаза, тихо произнес: "Это шасси". Судя по вертикальной скорости и ощутимым перегрузкам на разворотах, мы просто падали. Такие заходы на посадку я потом часто видел, они просто завораживали своей грациозностью и дерзостью, "как на острие ножа". Да и иначе здесь было нельзя, слишком заманчивая и дорогостоящая мишень заходила на посадку, за уничтожение которой простой бедный "душок" становился богатым человеком.
   Спустя несколько минут самолет резко задрал нос, и через мгновение мы почувствовали мягкое касание колес шасси о бетонку "шиндандской" авиабазы. После заруливания, как только начали открываться грузовые створки, в огромное пространство салона самолета резко ворвался обжигающий воздух. "Да-а, как из доменной печи!", - подумалось нам. Воздух был настолько раскален, что через несколько минут мы все были уже мокрые от выступившего пота. Выйдя из самолета, мы бестолково озирались по сторонам. Никого, ни души. Не было ни одного встречающего. Только пронизывающий зноем ветер и кучи отстрелянных гильз под ногами. И тут из-за самолета с изумленными глазами вышел черный, как индус, с запыленными веками, в "мабуте", прапорщик и, ничего не спросив и не объяснив, бросился бежать в сторону стоящего недалеко небольшого гарнизона с криком: "Замена-а-а-а!"
   Еще через несколько минут огромная толпа с диким криком радости, такая же черная и запыленная, неслась к нам навстречу со стороны гарнизона, подбрасывая вверх свои кепки.
   "Заме-е-на-а-а!!" Через десять минут, прийдя в себя, нам все объяснили. Оказывается, нас ждали уже давно. Торжественно встречали каждый Ил-76. Но они приносили в своем чреве только различные грузы, продовольствие и кефир, - со смехом объяснили нам встречающие нас, безумные от счастья, летчики.
   А этот борт уже решили не встречать, ощутив бессмысленность этих встреч и подкатывающую обиду непонятно на кого. Сбиваясь с мыслей, не переставая нас обнимать, обалдевшие от радости пилоты повели нас в сторону гарнизона, схватив наши сумки и рюкзаки и не переставая с умилением, тихо напевая, произносить: "За-ме-на-а-а!"
   Отдохнуть и привыкнуть ко всему нам также не дали. Ввели в курс дела. Что делать можно, чего нельзя. Куда и как ходить можно, куда дорога заказана сразу. Логика объяснений на войне была предельно четкая, без лишних объяснений. Вопросов с нашей стороны практически не было, сразу поняли, куда попали. "Ветераны", как мы их называли, которые уже бывали на этой земле, размеренно и неторопливо сразу обустроили свой быт, как будто бы никогда отсюда не уезжали. Некоторое время нам пришлось от них "получать по рукам" и выслушивать нравоучения - за попытки напиться воды из-под крана или вечером сходить по одному в туалет, стоящий, как нам казалось, "вот тут, совсем рядом". Первые же дни питания в небольшой гарнизонной столовой вывели из строя половину вновь прибывшего личного состава, ну естественно за исключением "ветеранов". Те без злорадства посмеивались над нами, гуськом бегавшими в отхожее место. Так началось наше знакомство с этой непонятной страной.
   Но все же самое сильное и неизгладимое впечатление на меня произвели первые дни полетов над афганской землей. Скорей всего это было шоком. В голове никак не укладывались мысли, как можно в конце двадцатого века жить в таких условиях. Представьте себе - попасть из развитой страны в страну с феодальными отношениями. Землю здесь обрабатывают деревянными сохами в упряжке за буйволом, дома сложены из глиняных кирпичей, жизненный уклад основной части афганцев настолько низкий, что даже слово "бедность" не подойдет. И в то же время существовали здесь же рядом зажиточные и богатые землевладельцы, дуканщики. Местные дуканы ломились от обилия всевозможного современнейшего товара, начиная с японских наручных часов и заканчивая последними моделями аудиомагнитофонов, о которых в Союзе можно было только мечтать. И здесь же грязные, голодные, босые и полуодетые "бачата" бегали с протянутой рукой. Стоило только запустить руку в карман - это было командой к действию для огромной оравы маленьких, голодных, чумазых "чертят", которые вылазили из всевозможных дыр, вырастали, словно из-под земли и тут же облепляли тебя с ног до головы. Вот уж тут держись! В считанные мгновения опустошалось, с профессионализмом опытных карманников, всё содержимое карманов, отстегивались магазины от АКСов, выхватывались из хорошо закрытых карманов гранаты и патроны, и при этом это все комментировалось ими отборным русским матом, который и в Союзе то не услышать. И буквально через пять - десять минут всё содержимое твоих карманов можно было купить в ближайшем кантине.
   Здесь же за всем этим очень внимательно следили молодые бородачи в чалмах, с гневом заглядывая нам в глаза. Вот и попробуй разберись, кто это - "дух" или простой дехканин. Приходилось крутить головой на 360 градусов, прикрывать не только свою спину, но и спину товарищей. Хотя поездки в близлежащие кишлаки для нас были большой редкостью. Изучать Афганистан приходилось с воздуха. В основном полеты выполняли на воздушную разведку местности, чтобы исключить скопление и перемещения бандформирований в районе авиабазы, проводку душманских караванов с оружием, для упреждения обстрелов аэродрома реактивными снарядами. Приходилось сопровождать колонны выводящихся войск в сторону границы с Союзом, обеспечивать проводки колонн из Союза с продовольствием, топливом и другими различными грузами для афганцев. Кроме того, прикрывали все взлетающие и заходящие на посадку самолеты, оберегая их от обстрела с земли. Прикрывали всех, и тех, которые прилетали из Союза, и тех, которые возвращались с бомбоштурмовых ударов. Самолеты были разные - истребители и бомбардировщики, почтовики и ... "Черные тюльпаны".
   Крупных боевых операций к окончанию вывода войск ОКСВ в нашем районе не проводил. Если не считать небольшие бомбоштурмовые удары по скоплениям "непримиримых" и операцию по проводке колонны с продовольствием и стройматериалами к гидроэлектростанции на водохранилище "Каджакай" недалеко от Кандагара. На тот момент афганские сорбозы наотрез отказывались от проведения таких операций. Понимали: через несколько месяцев мы уйдем из Афгана, а усложнять свое и без того шаткое положение им не хотелось.
   Нам этого не хотелось еще больше, до мирной жизни оставалось всего ничего. Но приказ есть приказ. Мы тогда выполняли свой воинский долг по помощи Афганистану, и поверьте, никто тогда в необходимости этой помощи не сомневался. Хотя досталось нам тоже очень много. Это только по Советскому телевидению и в газетах писалось, что вывод войск проходит по плану, ни в каких операциях мы участия не принимаем и не несем никаких потерь. А "Черные тюльпаны" все загружались и загружались, унося домой ребят, не доживших до мирной жизни самой малости.
   Попал я в экипаж к молодому командиру Володе Барабанову из Средне-Белой, но его почти сразу, после прилета в Афган отправили на вертолетную площадку в 101-й мотострелковый полк, который базировался недалеко от Герата, для руководства полетами на площадке приземления и изредка для выполнения задач в качестве авианаводчика. Поэтому, практически все полеты я летал со своим командиром эскадрильи - подполковником Емелиным Сергеем Константиновичем. Это был ас своего дела, кавалер орденов Боевого Красного Знамени и Красной Звезды. Эта его командировка в РА была уже не первая. Летать с ним просто приятно, было чему поучиться. Хотя после каждого полета я выходил из вертолета выжатый как лимон. Полет на предельномалой высоте, три-пять метров над землей, тем более с постоянным применением противострелковых и противозенитного маневров изматывали до предела. Да еще приходилось крутить на все 360 градусов головой, чтобы первому заметить готовящихся открыть огонь по нашим "вертушкам" душманам, или обнаружить в каком-нибудь заброшенном дувале установку для залпового реактивного огня "духов".
   В те годы "духи", тоже понимая бессмысленность жертв со своей стороны, перешли с тактики непосредственных нападений на места дислокации наших войск и аэродромы на их обстрел из установок залпового огня, а иногда даже из самодельных примитивных ракетных установок, хорошо замаскированных и не требующих непосредственного участия в запуске ракеты стрелка. Ставился очень простой "таймер" в виде парафиновой свечи, которая под палящими лучами солнца расплавлялась, высвобождалась чека пускового механизма, и ракета уносилась в сторону расположения наших частей. Конечно, точность этих ракетных ударов была очень низкой, но беспокойства такой обстрел доставлял довольно много. Нам даже пришлось в срочном порядке выкапывать вблизи входов в наши модули небольшие убежища и траншеи, в которых можно было бы укрыться при обстрелах, и обкладывать стены модулей металлическими плитами и мешками с песком, чтобы хоть как-то уберечься от разлетавшихся осколков.
   Прямого попадания такая "защита" конечно бы не выдержала. Так произошло на авиабазе в Кабуле, когда в модуль прямым попаданием среди белого дня вошла ракета, запущенная "духами". В это время в одной из комнат отдыхали только что прибывшие в Афган по замене молодые летчики и несколько старожилов, которые через несколько дней должны были улетать домой. И вот за доли секунды смерть их уравняла. И тех, кто прошел через жернова этой войны, которые уже в мыслях подбрасывали дома своих детишек и обнимали матерей и жен, и тех, кто даже не успел понюхать пороха. Их всех, тринадцать, молодых, здоровых мужиков увезли домой в "цинках".
   Поэтому мы, как правило, с утра летали на облет зоны вокруг нашей авиабазы, основных гарнизонов и блокпостов, чтобы вовремя обнаружить такие "подарочки".
   Во время одного из таких облетов, на удалении пяти - шести километров от траверза аэродрома, я заметил в небольшой ямке, прикрытой сухой травой, небольшой контейнер в виде трубы зеленого цвета. Но скорость полета была приличной, да и сзади за нашей парой "восьмерок" летели две "двадцать четверки", прикрывая наш "тыл". Сначала я не придал этому значения, приняв эту трубу за простой мусор. Но через несколько мгновений ко мне пришла догадка: откуда в столь отдаленном месте от кишлаков и дорог будет находиться мусор? Явно, это очередной "духовский подарочек".
   Своими мыслями я поделился с Емелиным, который вел группу, но время мы уже упустили, и вертолеты пролетели приличное расстояние. После разворота группы, то место, где могла находиться предполагаемая реактивная установка, я уже найти не смог. Сколько мы ни кружили над этим местом, маскировка сыграла свою роль. Обнаружить ее можно было только при непосредственном пролете над той ямой, в которой лежал контейнер.
   После посадки на аэродроме я сразу доложил об увиденном начальнику разведки нашей эскадрильи. Он подтвердил мое предположение, скорей всего это была разовая пусковая установка. А через несколько дней из того района ночью по аэродрому был произведен выстрел такой ракетой. Та ли это была установка или нет, никто этого уже не знает. Только при очередной встрече с начальником разведки он отвел меня в сторонку и, по-отечески похлопав по плечу, сказал: "Если бы ты, лейтенант, тогда среагировал быстро и вы бы "взяли" ту установку, готовил бы ты уже сейчас дырку на кителе!"
   Практически каждый день приходилось выполнять полеты на прикрытие самолетов как наших, так и афганских ВВС, заходящих на посадку на нашу авиабазу. Риск их обстрела с земли был большой, особенно когда из Союза прилетал Ил-76. Как я уже говорил, это была слишком заманчивая мишень для "духов".
   Как-то раз осуществляли прикрытие самолета командующего ОКСВ в аэропорту Герата. Тогда этот аэропорт уже практически никому не принадлежал, и в нем находились не только наши специалисты, но и "договорные" банды. Мы их так называли после заключения с ними соглашения о ненападении на наши посты и колонны. Некоторые банды даже пришлось повозить на вертолетах в указанные ими районы.
   После посадки на отдаленной окраине от здания аэропорта мы стали ждать выхода на связь самолета, который должны были прикрывать, чтобы вовремя запуститься и взлететь. Но с воздуха нам передали, что посадка планируется не ранее чем через час. Поэтому была возможность отдохнуть. В это время наш вертолет окружило прибывшее к нам боевое охранение из трех танков. Поговорив немного с танкистами, я решил прогуляться до здания аэропорта, тем более возле него стоял недавно прилетевший Ми-8 афганских ВВС, и мне захотелось поговорить с коллегами. Войдя в вертолет, я увидел трех молодых капитанов афганских ВВС, один из которых был в технических брюках. И как я понял, это был бортовой техник. Два других наверняка были летчиками. Поэтому я обратился к ним с приветствием на афганском языке. На что они мне ответили на отличном русском, абсолютно без акцента, и заулыбались своими белозубыми улыбками. Дальнейшие мои упражнения на дари, просто не имели смысла, тем более они продолжили разговор первыми. Мы немного пообщались на различные темы. А затем я, немного стесняясь, спросил: "А кто из вас командир вертолета?" На что они, переглянувшись, расплылись в широченных улыбках: "А у нас кто первый прибежит, тот и командир". И, увидев, как мои глаза раскрываются от удивления, рассмеялись, ну а следом за ними рассмеялся и я.
   "Пойду посмотрю здание аэропорта", - сказал я, еще немного побеседовав с ними.
   "Ну-ну, иди посмотри", - хитро заулыбались они.
   Причину этих улыбок я осознал буквально через несколько минут. Лихо войдя в здание, я сразу, как на стену, напоролся на такой тяжелый, гневный взгляд, что мне сразу стало не по себе. Прямо передо мной в коридоре сидели человек тридцать "духов", одетых с "иголочки", обвешанных с ног до головы оружием и боеприпасами. Молодые, с черными, как смола, бородами, с гневными белозубыми оскалами. Скорей всего они тоже не ожидали появления перед ними своего злейшего врага, летчика - "шурави", за голову которого давали очень большие деньги. Хотя, как я понял, это была одна из договорных банд, но от этих ребят можно было ожидать всего что угодно. Никто не видел, куда я пошел, кроме экипажа афганского вертолета. Мой командир экипажа в это время продолжал мирную беседу с танкистами. Так что можно сказать - "вот он я, берите меня на блюдечке". Но духи, наверное, даже об этом не догадывались. Поэтому я с дикой улыбкой безумца, медленно, не поворачиваясь к ним спиной, пятясь назад, вышел из здания и перевел дыхание. А затем быстрым шагом, но не переходя на бег, направился к своему вертолету под общий хохот афганских вертолетчиков. Мне, конечно, было не до смеха.
   Пока я шел, в голове прокручивались мысли, к чему могло привести мое любопытство и такая прогулка, и от них мурашки пробегали по спине. Прийдя на вертолет, я ничего не стал рассказывать экипажу, потому что за этот поступок меня вряд ли похвалили бы, да еще заполучил бы взбучку. Через двадцать минут поступила команда на запуск и взлет. Выполнив задачу, мы вернулись на базу. Только там я поделился своими впечатлениями с ребятами. Их ответ был прост: они повращали пальцем у виска и пожелали более таких ошибок не совершать.
   Через несколько дней я вновь повстречался с этим афганским экипажем. Они прилетели к нам на авиабазу для дозаправки, а я в это время дежурил на КДП помощником руководителя полетами. Встретились мы уже как старые знакомые, они напомнили мне тот "гератский" случай, вместе посмеялись. Затем они опять куда-то "умчались", как "летучие голландцы". Летали они почти без отдыха, по всему Афганистану. Кстати, летали изумительно, скорее даже нагло. Как я понял, инструкцию экипажу вертолета они полностью игнорировали. Ограничений по летной маневренности вертолета, указанных в ней, они вообще не выполняли. Иногда приходилось видеть такой пилотаж, и причем все это на простом вертолете Ми-8Т, а не на наших мощных "эмтэшках", что мы даже отворачивались, чтобы не видеть этот ужас, понимая, к чему может привести такое пилотирование.
   Это касалось не только вертолетчиков, грешили тем же афганские пилоты, летающие на самолетах Су-7Б. Порой казалось, что инструкцию экипажу они вообще не знают.
   Как-то раз я также дежурил на КДП помощником руководителя полетами. Базировался на авиабазе вместе с нами и афганский истребительный бомбардировочный полк, летающий на Су-7Б. Поэтому и руководство полетами осуществлялось совместно с афганской группой руководства. Устаревшие "сухие", после длительной "грамотной" эксплуатации афганцами в условиях жары и запыленности, еле поднимали себя в воздух. Что уж там говорить об их непосредственном применении как боевого оружия. В полет их заряжали боеприпасами по минимуму, лишь бы взлетел. Да и вылетали они только рано утром или поздно вечером, когда становилось прохладней, и все равно почти трехкилометровой взлетной полосы им еле хватало. Как мы смеялись - они "взлетали за счет кривизны планеты", еще долго разгоняясь после отрыва от полосы и уборки шасси.
   Ну а посадки - это вообще была комедия! При возвращении их после нанесения БШУ афганский руководитель с улыбкой на лице просил нашего руководителя полетами "освободить воздушное пространство", чтобы его "орлы" могли попасть на аэродром. Нам приходилось попридержать наших летчиков, которые тоже возвращались с БШУ по Кандагару и у которых топливо практически было на исходе. Но деваться было некуда. В эфир летела команда "Ахтунг! На заходе союзники!" И по этой команде наши рассыпались кто куда, зная, что сейчас начнется КВН. И вот первая "летающая труба", как мы в шутку называли старенькие Су-7Б, падая с большой скоростью, заходила на полосу, пытаясь попасть в ее створ. Самолет явно заходил с повышенной скоростью, да и с порядочным превышением. Поэтому касание полосы колесами шасси произошло почти на середине "взлетки".
   Афганский руководитель наблюдал за всем этим спокойно, с улыбкой на лице, не оказывая никакой помощи своему летчику. Самолет же, не снижая скорости, несся в конец полосы, и мы были абсолютно уверены, что полосы ему не хватит, тем более что никаких попыток затормозить летчик не предпринимал, если не считать выпущенного тормозного парашюта уже в конце полосы. Мы с ужасом наблюдали за развитием событий, понимая, что ни к чему хорошему такая посадка привести не могла. А афганский руководитель все так же спокойно сидел в своем кресле, как будто для него это была привычная ситуация. Самолет выскочил на большой скорости за пределы полосы, в разные стороны полетели какие-то обломки, поднялось облако пыли. Мы отвернулись, думая, что всё! Хана! Афганский РП спокойно поднял трубку телефона, дал какую-то команду, и на место аварии рванул их тягач. Мы, снимая кепки, с окаменелыми лицами предложили ему свою помощь в виде санитарной машины. Но он спокойно поблагодарил нас и указал рукой в сторону места аварии.
   Мы с нескрываемым изумлением посмотрели туда, где только что разбился самолет. Из рассеивающегося облака пыли, неторопливо выходил афганский пилот, размахивая в такт движению своим "ЗШ", идя по "взлетке" в сторону своей части. Мы были в полном недоумении, такого просто не могло быть. Афганский РП, видя наше смятение, только развел руками и сказал: "На все воля Аллаха!" При осмотре места аварии мы ещё долго смеялись. Оказывается, за торцом полосы уже была накатана целая колея от колес шасси, вылетающих за её пределы самолетов. Так что для соседей такие случаи были привычным делом.
   Был случай, когда я однажды чуть не уничтожил, по неосторожности, нашу артиллерийскую часть. В тот день я в экипаже с комэском Сергеем Константиновичем Емелиным летал в районе авиабазы по воздушному досмотру дорог и караванных троп. Высота предельно малая, 3-5 метров, чтобы не быть обстрелянными с земли. И при любом, даже кратковременном наборе высоты выше 15 метров приходилось отстреливать "АСО-шки", тепловые ловушки, создающие помехи самонаводящимся головкам наведения зенитных ракет типа "стингер", "стрела". И вот подлетая к невысокому, метров 150, скалистому горному хребту, вертолет задрал нос, я привычным, отработанным движением нажал кнопку отстрела "АСО". Мало того, что начало отстрела происходит с небольшой задержкой, в 1-2 секунды, так еще "АСО" отстреливаются автоматически в течение восьми секунд, и прекратить этот процесс после нажатия кнопки уже невозможно.
   И как только вертолет начал набирать высоту и переваливать через хребет, я с ужасом увидел, что за хребтом расположилась часть артиллеристов. САУ, орудия и очень много ящиков со снарядами. А так как высота отстрела "ловушек" была небольшой, то они, не успев сгореть в воздухе, падали на землю и еще в течение минуты догорали, с шипением подпрыгивая и сжигая все вокруг. Мы очень быстро пролетели над нашей частью, и я, только представив, что будет, если хотя бы одна из "ловушек" попадет в ящик с "выстрелами", ощутил такой ужас, что еще несколько секунд не мог прийти в себя. Но затем, сообразив, быстро обрисовал комэску ситуацию, и мы, развернувшись, полетели в сторону артиллеристов.
   На земле все было спокойно, если не считать нескольких бойцов, стоящих с лопатами и грозно машущих нам сжатыми кулаками. Мы прошли над ними и покачали крыльями, как бы извиняясь. Через несколько дней я дежурил в ЦБУ дивизии в качестве ответственного по авиации, где еще были дежурные от разведчиков, танкистов, артиллеристов и др. И я как бы невзначай спросил у артиллериста, не слышал ли он про такой случай. На что он мне очень бурно обрисовал ситуацию. Мол, какие то придурки на вертолете чуть не рванули артдивизион. И узнав, что одним из "придурков" был я, он еще долго объяснял мне, кто я такой, из чего я узнал о себе много нового. Потом, помирившись, мы очень долго смеялись.
   Запомнился один из полетов ночью на корректировку огня артиллерии. Чтобы исключить обстрелы блокпостов и авиабазы, каждую ночь по очереди летали два вертолета Ми-8, на высоте 1500 - 2000 метров, по системе аэродрома. Как говорится: " Мне с верху видно все...!" На одном из них летал я. Время уже перевалило заполночь, когда со стороны одной из горных вершин в сторону вертолета полетела змеистая очередь трассирующих пуль крупнокалиберного пулемета. Очередь была выпущена явно "на звук", т.к. по ночам мы летали с полностью выключенным бортовым светотехническим оборудованием, чтобы не быть в ночном небе Афганистана светящейся и мигающей всеми огнями "новогодней елкой". Вероятно, "духи" стреляли на авось. Настораживало то, что ночь была лунной. Этот "фонарь" освещал всю округу, как галогеновая лампа, возможно в какой то момент и наш вертолет стал виден на фоне светлого ночного неба. Но высота была сравнительно большой, чтобы нас можно было достать из стрелкового оружия, а потому мы сильно и не переживали, хотя, скажу вам, неприятная это штука, когда в тебя летит быстрая светящаяся очередь свинца. Пройдет она выше или ниже, никто не знает.
   На этот раз обошлось. Очередь прошла чуть ниже и в стороне от вертолета. Но дело было сделано. Мы приблизительно засекли координаты того места, откуда в нас стреляли, и сразу передали их на КП артиллеристов. Ответ с нашей стороны не заставил себя долго ждать. Вскоре я увидел большой залп со стороны нашей базы артиллеристов из установок "ГРАД". И через несколько мгновений на том месте, откуда производился обстрел, разлилось море огня, как будто вылили ведро с подожженной нефтью. Скорей всего, переданные нами координаты совпали с имеющимися у артиллеристов сведениями о том месте, с которого нас постоянно беспокоили. Поэтому удар был настолько точным, что с тех высот больше в нашу сторону никогда не стреляли. Зрелище конечно впечатляющее. Одно дело видеть это днем, где разрывы сразу наполняются кучей поднятой пыли, а ночью пыли не видно - только огромнейшая лавина огня, аж мурашки по коже. Незавидна участь тех, кто оказался в тот момент там.
   Кстати о ночных фейерверках. Повезло нам встретить Новый год в Афганистане, на войне. И, поверьте, таких праздников я потом больше не видел. Представьте себе 31 декабря, почти середина зимы, на родине снега навалило по плечи, а мы сидим на улице, у сделанного нашими умельцами, большого бассейна с кристально чистой, теплой водой, мирно попиваем заранее выгнанную и запасенную нами самогоночку. И тут ровно в 12 часов ночи началась такая стрельба! Светло стало как днем. Вверх палили со всего что было. Грохот стоял невообразимый, некоторые профессионалы умудрялись писать трассерами восьмерки и даже что-то похожее на буквы. Не удивился бы, что и "духи" вместе с нами радовались приходу нашего Нового года и кидались вверх камнями на радостях.
   Пальба длилась минут 30, пока, наверное, не закончились боеприпасы или стволы не раскалились добела. Естественно, все мы попрятались под крыши, так как после такой стрельбы вверх по законам физики все это выпущенное железо стало возвращаться назад, как бумеранг, на землю. И то тут то там были слышны цокающие звуки падающих на крыши и землю кусочков раскаленного свинца. Такой фейерверк мне запомнился на всю жизнь.
   Приближался окончательный вывод войск. Мы почти весь январь 1989 года "просидели на чемоданах", естественно не забывая выполнять боевые задачи по проводке и прикрытию наших выходящих войск. Вокруг авиабазы практически не осталось наших войск. И все больше и больше банд скапливалось вокруг аэродрома. Это напоминало собирающееся к падали воронье. Но "духи" понимали, чем им обернется прямое нападение на нас и в основном действовали исподтишка, мелкими обстрелами, так сказать беспокоящим огнем. И по большому счету старались не трогать нас, давая возможность спокойно уйти, а потом уж накинуться на афганскую армию, которая на глазах стала разваливаться. Солдаты бежали, но кто-то и оставался.
   Вывод нашей эскадрильи спланировали в два этапа. На тот момент у нас был почти полуторный штат летчиков, и поэтому решили, что вертолеты из Афганистана будут выводить опытные пилоты, наши старожилы, а молодежь решили поберечь и отправить на Ил-76. Тем более что в кабульском и баграмском полках были потери из числа молодых пилотов перед самым выводом. За несколько дней до окончания вывода, во время перебазирования из Кабула в Пули-Хумри, при доразведке маршрута были сбиты и сгорели в Ми-24 над Салангом, командир кабульского полка полковник Голованов с молодым оператором Сергеем Пешеходько. 9 февраля 1989г. под Ташкурганом после прямого попадания "стингера", сгорел в вертолете со своим экипажем мой однокашник Паша Кроха. Так что нам с Валеркой Юсибовым, можно сказать, повезло. Нас включили в списки выводящихся на самолете. Хотя, что было опасней, улетать на своих вертолетах или быть "заложником" в огромном чреве Ил-76, которые в то время уже почти не летали к нам в Шинданд, было неизвестно. Как я уже говорил - мишень эта была классной. Поэтому, когда нам назначили дату вылета на 21 января 1989 года и мы стали собирать вещи, в душе было беспокойство за благополучный перелет в Союз.
   В назначенный день "горбатый", исчертив все шиндандское небо дымными следами отстрелянных тепловых ловушек, мягко притерся к бетонной полосе нашей авиабазы, под прикрытием пары "двадцать четверок". Мы уже стояли у КДП, выслушивая напутственные слова комэска, который оставался на второй этап вывода эскадрильи, и начштаба, который летел с нами. Из его слов было понятно, что нам ничего не понятно. За месяц до вывода нас проинформировали, что наша эскадрилья выводится в Белоруссию, на границу с Польшей, и там формируется "РЭБ-овская" эскадрилья. Кто-то этому был очень рад, особенно те, кто родом из этих мест или с ближайших областей. А таких было большинство. Ну а кто служил на Дальнем Востоке и очень хотел бы вернуться домой, такой информации не очень-то и обрадовались.
   В их число входил и я. Хотя выбирать не приходилось, военный должен служить там, куда пошлют. Потом эту информацию отменили, затем опять начали об этом говорить. В конце концов мы так и не могли понять, куда же мы улетаем. Загрузившись в самолет, мы все перекрестились, хотя большинство были закоренелыми атеистами, и стали ждать вылета. Запустив двигатели, борт вырулил на полосу, взревел всей мощью своих четырех турбин, рванул с места и после короткого разбега, оторвался от полосы. Мы все напряглись, в глаза друг другу не смотрели, каждый думал о своем. Хотя, наверное, мысли были об одном: быстрей бы набрать безопасную высоту пять-шесть километров над "точкой" и тогда уже расслабиться. Вот тут я первый раз начал искренне про себя молиться, и делал это с таким рвением, что кто-то сидящий рядом даже толкнул в бок.
   "Стас, ты чего там себе бубнишь под нос?"
   Я ничего не ответил, а только завороженно смотрел на один единственный высотомер в грузовой кабине, на который были обращены многие взоры. Стрелки высотомера как будто бы остановились, еле сдвигаясь в сторону увеличения высоты. Все происходило как в замедленном фильме. Все с напряжением ждали. И только когда стрелки прошли шестикилометровую отметку, все облегченно вздохнули и откинулись на своих сиденьях. Всё! Взлетели! Теперь домой.
   Через пятьдесят минут полета все по очереди стали подходить к иллюминаторам на бортах самолета. Кто-то умудрился рассмотреть с семикилометровой высоты еле заметную полосу на земле и закричал: "Ленточка!" Это означало, что мы пересекаем государственную границу. И все в один голос заорали: "Ура-а-а!"
   Все! Прощай многострадальная страна, прощай Афган. Прости нас за все!
   Простите нас ребята, кто не дожил до этих минут! Теперь можно было и прослезиться. Через час мы уже снижались и заходили на посадку на аэродром Мары. Под крылом стали появляться родные глазу дома с шиферными крышами. И еще через несколько минут "горбатый" мягко коснулся родной земли. На рулежке нас уже ждали пограничники. Пока дозаправляли борт, мы, выстроившись на бетонке со своей поклажей, проходили таможенный досмотр. Эта процедура у нас заняла один час, после чего пограничники уехали. Мы остались одни на рулежке, предоставленные сами себе. Самолет поставили в самом углу аэродрома, поэтому куда-то сходить прогуляться не имело смысла, тем более время вылета не обозначили. Все томились в тягостном ожидании.
   Но вот появился экипаж, и ничего не ответив на наш вопрос "Куда летим?", быстро заняли свои места в кабине. Мы в недоумении опять погрузились в самолет. Через десять минут взлетели. Так как уже стемнело, определить направление полета мы не смогли. Все терялись в догадках, куда же мы все-таки летим? Начальник штаба закрылся в кабине с экипажем и не мог, а может быть не хотел ответить на наш вопрос.
   Когда время полета подошло к пяти часам, я приблизительно прикинул пройденное самолетом расстояние. Получалось, если мы все же летели домой, на Дальний Восток, то должны были быть где-то в районе Новосибирска. И точно, через минут тридцать мы начали снижаться. Настроение улучшилось. Значит, все же на Дальний Восток! Я поделился своей мыслью с соседями, но те только пожали плечами: "Сейчас все узнаем".
   Приземлились, зарулили. Открылись створки, и в салон самолета пахнул свежий, мягкий воздух родной земли, с запахом озона, после только что прошедшего дождичка. На улице стояла непроглядная тьма, ни одного огонька. Но сейчас нас никто не встречал. Мы вышли из самолета. Экипаж как обычно быстро "слинял", чтобы мы не досаждали им вопросами. И тут из-за самолета вышел какой то военный в технической форме и с повязкой на рукаве с надписью: "Дежурный по стоянке". Мы решили выяснить у него наше местоположение.
   "Слушай! Подскажи, пожалуйста, где мы?" - спросили мы, ожидая услышать какое-нибудь родное дальневосточное название.
   Дежурный удивленно раскрыл глаза: "Как где? В Поставах!"
   "А это где?" Глаза у него еще больше раскрылись. Он смотрел на нас как на идиотов.
   "Как где? В Белоруссии!"
   И тут нас прорвало: "Какая на фиг Белоруссия! Мы летели на Дальний Восток! Мы хотим домой!"
   Видя наше агрессивное настроение, дежурный поспешил ретироваться, исчезнув в ночном мраке. Опять мы остались одни. Но ожидание длилось недолго. Подъехал какой-то полковник, дал команду погрузить на подошедшую машину наших солдат-срочников и куда-то их отвезти.
   Обратившись к нам, он сказал: "Ну а на счет вас у меня никаких указаний не было, и что с вами делать я даже не знаю".
   Потом, подумав, добавил: "Ну на ночь мы вас как-нибудь разместим".
   Через полчаса подошли еще несколько машин, и мы, погрузившись, переехали в гарнизон Поставы, где нас устроили в казармы.
   Там тоже со мной произошел курьезный случай. Время было уже позднее, и, как только мы разместились, я почувствовал, что очень хочу пить. Я направился в сторону умывальника в поисках воды, попутно зайдя в комнату дежурного по казарме, чтобы попросить у него кипятильник и вскипятить воды. В Афгане мы привыкли пить только кипяченую воду, чтобы не подцепить какую-нибудь заразу, вода там была отвратительнейшего качества, и даже после длительного кипячения она таила в себе много опасности. Зайдя в комнату, я увидел здоровенного полусонного прапорщика, по возрасту годящегося мне в отцы. Поэтому я так к нему и обратился:
   -Отец, дай, пожалуйста, кипятильник, воды хочу попить, сил аж нет!
   Он удивленно посмотрел на меня:
   - Зачем он тебе, иди да пей из-под крана, вода у нас чистейшая, во всей округе такой нет.
   И тут до меня наконец-то дошло, что я уже не на войне. Я дома! Рассмеялся и пошел спокойно утолять жажду. Просто и быстро.
   А утром у нас появилась возможность выбраться в город и дозвониться домой или дать телеграммы, что мы наконец-то в Союзе. Ждали мы решения нашей дальнейшей судьбы почти два дня, поняв за это время, что никому теперь не нужны. И только к концу второго дня приехал тот же полковник, собрал нас всех и объявил, что судьба наша непонятна. Москва так и не решила, что же с нами делать. А потом, видно пожалев, по секрету зачитал нам номер указания Генерального штаба о том, что все выводящиеся из РА части расформировываются и личный состав этих частей направляется по старым местам службы. Теперь мы уже знали, что делать. Записав номер этого указания себе в командировочные предписания, мы все, но самостоятельно разлетелись кто куда. Валерка Юсибов решил на несколько дней заехать домой, в Дзержинск, под Горьким, воспользовавшись предоставленной возможностью. Ну а я уже через двое суток был дома, в Хабаровске.
   Вот так и закончилась для меня эта первая война, мои 115 дней из 3335 той страшной и непонятной войны.
   
С. Штинов

К сожалению нет.

Чеченские записки вертолетчика.

   Боевые действия в Чечне только набирали свои обороты. То угасая, то вспыхивая с новой силой.
   После зимних боёв 1995 года, в Чечню съездила первая группа сводного вертолетного полка от Дальневосточного военного округа, вернувшись из своей первой командировки с одной боевой потерей. 17 сентября 1995 года выполняя полёт на эвакуацию раненых, при заходе на посадку на аэродром Ханкала, отказало путевое управление на вертолете Ми-8 командира звена Вити Малько. Как потом выяснилось, крутнуло его на посадке из-за обрыва тросов управления, которые были перебиты пулями. Высота была маленькой, и у Малько практически не было шансов посадить нормально машину. Сделав несколько оборотов и завалившись на правый борт вертолет упал и загорелся. На борту кроме экипажа было 10 человек, больных, раненых и сопровождающих, в том числе и наш гаровский медик Сергей Анатольевич Стельмах. Умница мужик!
   После удара рванули основные топливные, вдавленные внутрь грузовой кабины. Люди в панике не могли найти сдвижную дверь, которая в том положении вертолета, уже была у них над головой. Сергей начал их выталкивать в потолочный люк в кабине экипажа. Вся эта страшная ситуация длилась 3-4 минуты. Вытолкнув последнего пассажира, он попытался выбраться из вертолета сам. Но обгорев на 50 % потерял сознание, вывалившись из люка на половину. После того как его вытащили из горящего вертолета, в сознание он так и не пришёл, скончавшись от болевого шока. Все остальные остались живы, получив травмы различной тяжести.
   В остальном командировка первой группы прошла спокойно.
   Очередная плановая замена частей армейской авиации в Чечне дальневосточниками предполагалась в середине 1996 года. Но для меня стало новостью, когда мой комэск Андрей Анатольевич Удальцов, собрал на очередном парковом дне весь лётный состав, в домике на стоянке, и объявил, что в июле 1996 года одна эскадрилья нашего полка убывает в Чечню. В том числе и я, в качестве командира звена. Я попытался возразить, что есть более молодые командиры, ещё не нюхавшие пороха, которым необходимо приобретать боевой опыт. Но комэск, тоже прошедший Афган, отвёл меня в сторонку, и обращаясь уже не как командир, обняв меня за плечо, сказал: - "Стас. Чувствую, там намечается заваруха, а у тебя в звене мальчишки не "обстрелянные", и ты обязан привести их живыми. Конечно же такого аргумента было достаточно, и мне не оставалось ничего кроме, как согласиться.
   -"Что ж"-думал я- "Видали всякое, и здесь прорвёмся!".
   Но я ни как не ожидал, какая это будет командировка! И чем она для меня обернётся!
   В июне 1996 года мы начали проходить полигонную и горную подготовку на аэродроме Обор. В течении двух недель восстановили навыки в боевом применении, слетали на высокогорную площадку высотой 2100 метров на гору "Коо", горной гряды Сихотэ-Алиня. И к концу июня мы уже были готовы к командировке в Чечню. Оставалось только ждать даты вылета, которую планировали на начало июля 1996 года. Из средств массовой информации пока было ясно, что в Чечне было относительно спокойно.
   Отправка сводного вертолетного полка от Дальневосточного военного округа должна была производится с двух аэродромов ДВО, Воздвиженка и Возжаевка. Мы должны были улетать из Воздвиженки. В первых числах июля нас перевезли на самолёте Ан-12 из Хабаровска в Черниговку.
   Провожал нас весь гаровский полк. Рано утром убывающие построились на плацу части и командир зам.ком.полка Алексей Юрьевич Горейко выступил с напутствием о благополучном выполнении боевой задачи и таким же возвращением домой, в полном составе. Прощание, конечно, проходило в гнетущей обстановке. Уже тогда присутствовало ощущение, что нас ждет, что-то недоброе. На Большой Аэродром перелетели на вертолетах. И через полчаса начали грузиться на самолёт. Хотелось ещё как-то попрощаться с гарнизоном. Я подошёл к командиру экипажа и попросил после взлёта, без набора высоты, пройти над Гаровкой. Командир посмотрел на меня округлившимися от удивления глазами, покачал головой. Потом, немного посомневавшись, произнёс: -"Не знаю. Посмотрим..".
   Но мы никак не ожидали, что после взлёта он не только не стал набирать высоту, но ещё и снизился на 50 метров и прошёл точно над ВПП гаровского аэродрома, покачав крыльями и пальнув сигнальную ракету.
   В Черниговке мы прожили несколько дней, в ожидании "борта" на Моздок. Ранним утром 8 июля нас погрузили вместе с группой черниговского полка на вертолеты, и мы полетели на аэродром Воздвиженка, сделав традиционный круг над гарнизоном. Погрузка в самолёт прошла быстро, и здоровенный двухпалубный транспортник ИЛ-76, оторвавшись от родной дальневосточной земли, понёс нас в неизвестность. Четыре часа до Иркутска, короткая остановка для дозаправки, затем Новосибирск. А потом, изматывающий своей продолжительностью, полёт до Моздока. Жарища в самолете стояла невыносимая. Туалета не было. А так как первую половину полёта народ усиленно употреблял горячие напитки, разбавляя их пивом, то всю вторую половину полёта он усиленно занимались поисками , куда бы всё это слить. В корме самолёта, в довесок к жарище, ещё и стояла непереносимая вонища. И когда, наконец, приступили к снижению, все облегчённо вздохнули. Я посмотрел в один из немногих иллюминаторов Ил-76-го, и как тогда, в Афгане, увидел чужую землю, абсолютно жёлтую. Ровные квадраты полей со скошенной травой. Переливающийся зноем воздух, вперемешку с дымкой, и при подходе к аэродрому - очень много военной техники. Когда приземлились, и "горбатый" открыл свои грузовые створки, в салон ворвался тот же жаркий воздух.
   Почему-то всё напоминало об Афгане. Может и то, что всё же мы понимали - что летим мы не на отдых, а на войну.
   Выгрузились. Уставшие и обалдевшие от перелёта. Буквально через несколько минут поступила команда на погрузку в стоящие рядом Ми-26. Взвалив на себя свои сумки и рюкзаки, мы двинулись к вертолетам. Подойдя к первому Ми-26-му, мои глаза раскрылись в изумлении - у трапа стоял мой однокашник, Лёха Абрамов. Широкая улыбка на коричневом от загара лице, распростёртые в дружеском жесте руки. Мы обнялись.
   -"Ну что, замена! Покатаемся!" - произнёс Алексей.
   Он затащил меня к себе в пилотскую кабину, посадил рядом со своим командирским креслом.
   -"Полетишь со мной- покажу, куда ж вы всё таки летите. Сделав на этом слове ударение.
   -"Да уж не на курорт. Сам вижу" - ответил я, попытавшись улыбнуться.
   Радости на лице не получилось - всё тоже чувство тревоги заполняло грудь.
   После взлёта, "корова" помчалась на предельно-малой высоте на восток, перепрыгивая через линии электропередач, ныряя в овраги и русла речек. Конечно, я не ожидал такой проворности от этой здоровенной махины. На мой удивлённый взгляд Алексей только развёл руками и показал вперёд. Мы быстро проскочили над останками лежащего на земле вертолёта, от которого осталась только хвостовая балка, и большая куча пепла. Больше ничего не надо было объяснять.
   -"Шмальнуть" могут из-за любого куста" - только расслышал я, через рёв турбин, слова Алексея.
   Чем ближе подлетали к Терскому хребту, тем больше на дорогах лежало сгоревших, разбитых останков боевой техники, в точности напоминавшие картины афганских "пейзажей". Перевалив через хребет, я вообще обалдел. Вся надтеречная долина была заполнена тяжёлым чёрным смогом, перемешанным с пылью, поднятой с большого количества дорог, военной техникой.
   Проскочили над аэропортом "Северный Грозный", на восточной окраине которого, до сих пор ещё лежали останки дудаевской авиации, фотографии которой обошли все средства массовой информации мира. Из дымки стали выплывать развалины самого города Грозного. Это впечатляло! Картина представилась ужасающая. Чем-то это напоминало развалины Сталинграда во время Великой Отечественной войны. И уж тем более это угнетало, что буквально в 15 минутах полёта от этого ужаса шла нормальная мирная жизнь. Всё здесь было чужое! Пугающее. В голове никак не укладывалось, что всё это происходит на самом деле. Очень хотелось, чтобы это был сон!
   
   
   Но рёв турбин и проносящиеся в нескольких метрах немыслимые остатки, в прошлом красивейшего города, возвращали меня в страшную реальность.
   Аэродром Ханкала появился также неожиданно. Здоровенная махина заложила крутой вираж и начала гасить скорость.
   А здесь вообще был муравейник. Такого обилия военной техники, палаток, людей я ещё не видел. Всё было собрано на небольшом кусочке земли, вокруг которого горели нефтяные скважины. Муравейник был не только на земле, но и в воздухе. Практически через каждые 5-10 минут взлетали или садились группы вертолётов.
   Приземлились, зарулили на стоянку. И здесь, также как и тогда в Афгане, после открытия створок в салон ворвался знойный воздух, перемешанный с большим количеством пыли. Нас уже встречали. На уставших лицах пилотов и инженеров "московской" авиагруппировки радости не было.
   Подошедший к нам первым лётчик произнёс: -"С прибытием ребята! Приглашаем всех на стоянки, будем изучать "район полётов"!
   Мы немного удивились, но потом поняли смысл этих слов, когда подошли к стоящим вертолётам. Возле каждого вертолета стояли ящики с "НАРами", а на них, как на "скатерти-самобранке, стояла водка, закуска и много арбузов. Такого мы конечно не ожидали. Всё происходило по-деловому. После первых рюмок - краткая обстановка в Чечне, затем особенности полётов и планы на следующее утро. Кратко, лаконично, доходчиво!
   Постепенно наступали сумерки. Минут через двадцать "изучения района полётов" глаза стали закрываться сами собой, сказывалась усталость после длительного перелёта. Как нельзя, кстати, объявили сбор по машинам, для отъезда в гарнизон.
   Уже полностью обессиленные, с трудом, впихнулись в машины. Оставшиеся 5 минут езды, если таковой можно было назвать экстремальную езду по полному бездорожью, больше похожую на хождение по океану в шлюпочке в сильнейший шторм, добили окончательно. В модуль уже вползали. Надо отдать должное москвичам, всё было готово к нашему приезду. Кровати заправлены, всё чистенько, уютно обустроено. И только успев взгромоздиться на кровать, мы впали в полный анабиоз!
   Но так и не дав нам хорошо выспаться, весь личный состав подняли в 6 утра. Снова загрузили в машины и повезли на аэродром. Там работа уже кипела во всю. Также садились и взлетали вертолеты, всюду сновали машины и группы вооружённых людей. Муравейник!
   Наскоро позавтракав, собрались в импровизированном классе подготовки к полётам, опять всё на тех же ящиках, под открытым небом. Очень быстро изучили аэронавигационную информацию, карты полётов, основные посадочные площадки, маршруты полётов. И буквально через час нам уже ставили задачу на полёты, пока что на ознакомление с районом полётов.
   Быстро, лаконично, без обычной нудистики, по-боевому. Во всём ощущалось, что это уже настоящая боевая работа.
   И ещё через тридцать минут мы все уже были в воздухе. На нескольких вертолетах весь, вновь прибывший лётный состав, разлетелся во всех направлениях.
   Мне достался инструктором опытнейший командир звена заменщиков. Без излишних объяснений, он сразу показал характер полётов в Чечне. "Упав на предел" мы на брюхе заскользили над полями, совершая немыслимые противострелковые манёвры. В кабине экипажа такой полёт переносился ещё более-менее сносно, а вот тем, кто сидел в грузовой кабине, досталось "По-полной"!
   Хватаясь за всё, что можно, лётчики пытались удержаться на своих местах, успевая смотреть в иллюминаторы, и стараясь рассмотреть хоть что-нибудь. Такой полёт мне напомнил наши полёты в Афгане над густонаселенными районами, где нельзя было летать над кишлаками и скоплением скота. Здесь было то же самое.
   Через 15 минут полёта содержимое наших желудков просилось обратно, а к концу полёта мы пребывали во взвешенном состоянии. Хотелось только на землю. Со стороны такой пилотаж мог показаться просто бравадой. Но в данной ситуации, учитывая, где мы находились, и немалый опыт того пилота, всему было простое объяснение - мы были на войне. И за то время, которое отводилось на нашу вывозную программу для москвичей, такие полёты были наиболее доходчивыми, быстро и понятно, т.е. чтобы сразу не расслаблялись.
   После посадки мы уже ничего не хотели. Но и здесь нам не дали прийти в себя.
   После обеда москвичей уже ждали МИ-26-е, и они, также быстро погрузившись, отбыли домой. Ну а мы, так и успев ничего понять, остались одни.
   Ближе к вечеру моему экипажу уже была поставлена задача на перевозку группы военнослужащих в Моздок, и забрать такую же оттуда. До Моздока долетели спокойно. Солнце уже клонилось к закату. В раскаленном воздухе закаты меня всегда впечатляли. Цвет неба, на всю его ширину, был огненно-красным. Ни единого облачка, весь горизонт колыхался в воздухе как медуза. Видимость, как у нас говорили - "миллион на миллион". По команде РП зашли на посадку, на окраину аэродрома, недалеко от стоянки "стратегов", красавцев Ту-95-ых. Не выключаясь, разгрузились и стали ждать другую группу, которую должны были подвезти на машинах. Подъехали три КАМАЗа и из них стали вываливаться какие-то тюки сумки и ещё что-то бесформенное. Это что-то "бесформенное" стало подниматься на ноги, и на бегу хватая тюки, нестись к вертолёту.
   Бортовой техник сразу смекнул, что добром это не кончится. Выскочив из вертолета и раскинув руки, он попытался сдержать бегущих на него людей. Да и на людей они были не похожи. Как оказалось - это были "в усмерть" пьяные контрактники, больше напоминающие просто стадо. Грязные, обросшие, с мутно- красными бляшками вместо глаз. Натиск этого обезумевшего войска борт.техник сдержать не смог. Возникла реальная угроза, что его просто затопчут в грунт.
   -Андрюха! Держи педали! - крикнул я, и расстегнув ремни кинулся на помощь борт.технику.
   Какое там! Меня вогнали в доли секунды в землю, как будто асфальтоукладчиком прошлись. Поднявшись с земли и повернувшись к вертолёту, я не поверил глазам своим! Из дверей грузовой кабины свисали три тела этих "вояк", изо всех сил пытающихся за что-нибудь ухватиться внутри вертолета. Эта картина полностью напоминала мне ситуации на автобусных остановках в часы пик в большом городе. Когда безумные толпы "от стара до млада", активно работая локтями и талией, пытались вдавиться в автобус. Вертолёт был забит полностью. В доли секунды у меня промелькнула мысль:
   -Не дай Бог эти "вояки" полезут в пилотскую кабину места занимать, тогда и Андрюха не справиться!
   Быстро подскочив к вертолёту, я, что есть силы, рванул на себя первое тело, еле болтавшееся на стремянке. "Боец" описав небольшую дугу, приземлился на голову и быстро вскочив, ничего не понимая, посмотрел на меня безумными глазами. На мгновение мне стало очень неудобно. Передо мной стоял взрослый мужик, больше годящийся мне в отцы. Но, скорее всего, мой разъярённый вид сразу же привел его в чувство, и он, как-то, сразу обмякнув, упал на "третью точку". В это же время от машин подбежали три офицера, во главе со здоровенным майором, и в считанные секунды выкинули еще человек пять из вертолёта. К процессу "выгрузки-погрузки" присоединился мой бортовой техник, и еще через пару минут на борту осталось требуемое количество "пассажиров", остервенело цепляющихся за всё, что можно, успевая прижимать к себе свой нехитрый скарб, лишь бы их не выдернули из вертолёта, попутно издыхая непереносимый перегарище. Ситуация, с одной стороны, была настолько комичной, что в пору было хвататься за живот. Но мне уже было не до смеха! Дав команду на закрытие входной двери, я заскочил в кабину и быстро плюхнулся в кресло.
   -Твою мать! Что это было?
   Андрюха смотрел на меня изумлёнными глазами, тоже еле соображая.
   -Андрюха! Взлетаем!
   Запросив разрешение на взлёт, без выруливания на полосу и получив от РП "добро", я оторвал машину от земли и прижимая сильнейшим потоком воздуха оставшихся на земле "воинов", разметая их сумки и баулы, стал набирать высоту.
   Оглянувшись в грузовую кабину и так и не разобрав в груде сумок, сапог, грязной формы, горе-пассажиров, я сказал борт.технику, чтобы тот не спускал с них глаз. После такой загрузки от них можно было ожидать чего угодно.
   Быстро стемнело. Набрав высоту полторы тысячи метров, мы взяли курс на юго-восток. Горизонт впереди уже погрузился в полную темноту. Подходя к аэропорту "Северный-Грозный", я запросил у "Эрмитажа"(позывной РП аэропорта) разрешение на пролёт через зону аэропорта. Получив разрешение, и довернув чуть южнее, приступил к снижению в сторону Ханкалы. И тут, с восточной окраины аэропорта, змеясь вверх и в сторону вертолёта, взметнулась очередь трассирующих пуль.
   Андрюха только успел крикнуть: "Обстрел"!
   Прекратив снижение и резко отвернув в сторону я дал команду бортовому технику выключить все бортовые огни.
   -Да что же за день сегодня! Едрёна вошь! - выругался я.
   Разглядеть откуда производился обстрел, уже не представлялось возможным, так как земля внизу была покрыта сплошной темной, без единого огонька. Можно было только приблизительно определить место выстрелов. Доложив РП "Северного-Грозного" об обстреле борта с его точки, и принятии решения о продолжении выполнения задания, я прошёл ещё пару минут без снижения. А затем, убедившись в безопасности, приступил к дальнейшему снижению, и уже через пару минут мы заруливали на стоянку. Выгрузив и сдав "тела" ожидающим командирам контрактников, вкратце обрисовав им, как производилась погрузка, мы со спокойной душой отправились отдыхать. И как только добрались до кроватей, забылись мертвецким сном.
   Наступал второй день нашего пребывания в Чечне.
   
   Пока всё было тихо, на территории Чечни действовал очередной мораторий на ведение боевых действий, шёл переговорный процесс между лидерами боевиков и командованием группировки, но это только пока!
   Следующее утро 10 июля 1996г. началось также с подъёма в 6 утра. Убыли на аэродром, позавтракали. Команда на сбор всего лётного состава у КП поступила неожиданно. До постановки задач было ещё много времени, поэтому все с удивлением смотрели на озабоченного чем-то командира полка Юрия Николаевича Чебыкина, держащего телефонную трубку, ничего не говорящего, а только кивающего головой. Выражение его лица было явно безрадостным. Через минут 20 приехали все командиры авиагруппировки, расстелили перед нами карты и зачитав приказ о начале боевых действий, стали ставить задачу каждому экипажу.
   Мало того, что москвичи, быстро улетев, домой, оставили нас один на один с кучей вопросов, так ещё практически на следующий день, нам уже ставили задачи на ведение настоящих боевых действий.
   Я смотрел на своих молодых товарищей, и видел в их глазах смятение. Да и самому было как-то не по себе.
   -"С ходу в пекло"!
   Как оказалось, процесс перемирия был внезапно остановлен, как это уже случалось не раз, и войскам была поставлена задача начать боевые действия против бандформирований. Нашей авиагруппировке была поставлена задача, высадить десант в горы по всей границе южной Чечни. Чтобы при вытеснении бандитов с равнинной части Ичкерии они не смогли просочиться в Дагестан и Грузию.
   Подготовка была не долгой. Обозначили посадочные площадки на картах, и пока заправляли вертолеты, в них во всю загружался спецназ. Первым в горы слетал на рекогносцировку площадок зам.ком.полка Иванов.
   Быстро вернувшись, он сел ко мне на борт и сказал, что покажет нашей группе площадку. Мы в паре с Володей Погореловым, взлетели за парой зам.ком.авиагруппировки, моего однокашника по училищу Лёши Хроменкова. Набрали высоту 1800м. и пошли в горы, в район между Шатоем и Махкетами. Подходя к горам, стали ещё набирать высоту, и когда подошли к указанной Ивановым площадке, она была на уровне наших глаз, на двух с половиной тысячах метров над уровнем моря. Ровная как стол, и размеров с два футбольных поля. А на удалении двух километров впереди неё уже начинались отвесные скалы, уходящие вверх выше трёх тысяч метров. Посадочные места выбирали самостоятельно, кто - куда. Но так, чтобы не помешать друг другу.
   Первым подсел Вовка Погорелов, я следом за ним, буквально в двадцати метрах от него. Оглянулся в грузовую кабину и подал команду на высадку группе спецназа. Но когда повернулся, прямо впереди, в нескольких метрах от кабины моего вертолета, разлетались какие-то куски веток. Как оказалось, Володя Погорелов, чуть сместился в сторону, и не заметил, как хвостовой винт его машины оказался у самой земли, начав крошить высокую, с полтора метра траву и небольшие кусты.
   Я смотрел на всю развивающуюся ситуацию молча, боясь что-либо подсказать Вовке по радио, т.к. мог только помешать ему. Иванов тоже молчал, думая о том же.
   Качнись вертолёт чуть ниже, хвостовой винт зацепит камни, и тогда начнётся такая мясорубка, что сначала достанется, моей машине. Затем, превратившись в такую же мясорубку, от меня достанется следующим, и т.д. Пока мы все, как удалые казачки на бранном поле, не покрошим друг друга в капусту.
   Даже сквозь рёв турбин и натуженный стук лопастей был слышен звук работающей "сенокосилки".
   Высадка десанта длилась всего 1,5 - 2 минуты. Вовкин борт качнувшись, плавно отошёл от земли и, бешено вращая зелёным хвостовым "секатором", рванул вперёд, разгоняя скорость.
   -"Фу-у! Пронесло!" - выдохнули мы.
   Десант моего борта также оперативно покинул вертолет, и получив команду от борттехника, мы полетели догонять группу, которая закончила высадку.
   Внизу у предгорья, как шмели, крутилось наше прикрытие, звено Ми-24. Набрать нашу высоту для них было проблематичней. С нормальной зарядкой, но в условиях высоких температур, с "убитыми" на пыльных площадках движками, они еле дотягивали до высот 2.500 - 3.000 метров. "Несладко" было и нам. Но всё же Ми-8-е были полегче, поэтому на пару минут нам хватало мощности наших движков, чтобы зацепиться, как хищным орланам, за какой-нибудь выступ или камень, иногда поставив лишь одно колесо на землю.
   Вот тут-то надо было собрать всю свою волю и нервы в кулак, и буквально слиться с машиной в одно целое, чтобы удержаться на выступе, молотя лопастями в нескольких десятков сантиметров от каменных глыб или скал.
   Десантуре же выбирать не приходилось, когда "духи" их вытесняли на какую-нибудь высотку или скальный выступ, кроша вокруг них камни крупнокалиберными пулемётами и гранатомётами. А у нас уж выбора не было точно, т.к. надо было вытаскивать мальчишек из любого "дерьма". И ни при каких условиях мы не имели права оставить их на верную гибель!
   Собравшись группой, полетели домой. Через пятнадцать минут все уже заруливали на стоянки.
   Вообще Чечня была настолько маленькой, что её можно было облететь за 1 час. И никак не укладывалось в голове - откуда же на таком маленьком пространстве умещалось столько гадости!
   Пообедав, стали ждать очередной задачи. Через пару часов должны были подъехать несколько КАМАЗов с боеприпасами и продовольствием, которые мы должны были доставить той же группе СПЕЦНАЗа. А пока уясняли задачу, разрабатывали порядок и очерёдность захода на посадку, и порядок сбора группы после разгрузки.
   Но всё получилось совсем иначе.
   Подъехала колонна. Пока загружали и заправляли вертолеты, Юрий Николаевич Чебыкин зачитал экипажам очередную боевую задачу. Время вылета назначили через 15 минут. После того, как я прибежал на вертолет, у меня глаза полезли на лоб. Вертолёт был загружен, какими то коробками "под самый жвак", да ещё на входе в кабину лежал здоровенный резиновый бак с водой.
   -"Твою мать...! И сколько ж здесь веса?" - спросил я, у заправляющего вертолет бортового техника Володю Мезенцева.
   Тот развёл руками: -"Да хрен его знает! Пока заправлял борт, десантура уже его закидала коробками, поэтому вес не проконтролировал! Но коробки тяжёлые. Одна упала с приличным грохотом, выдать там тушёнка."
   Я повернулся к стоящему рядом старлею-десантнику.
   -"Старший лейтенант! Какой вес груза?"
   -"Товарищ майор! Начальник продслужбы, старший лейтенант Боков. Да не много! Тонна. Ну, может быть тонна-сто!"
   -"Старлей! Мать твою! Ты кому хочешь "впарить" - тонна-сто! Я что, по-твоему, не знаю, что такое - "по самое нехочу" загруженный вертолёт? Какой вес?"- надвинулся я на него.
   -"Да тонна там...!" - захлопал детскими ресницами старлей.
   Стал запускаться ведущий группы Лёша Хроменков, я должен был идти у него ведомым. Времени на проверку уже не было.
   -"Ну старлей...! В вертолёт! Если уж будем падать - так вместе!".
   Он побледнел, но в вертолёт залез, примостившись, как цыплёнок, на "курдюк" с водой, вращая выпученными глазами.
   Как "в воду глядел"!- вспоминал потом я.
   Быстро запустились, вырулили за ведущим.
   -"Вова! Как машина? Потянет?".
   -"Нормально! Движки хорошие, вытянут!"
   На всякий случай я добавил "перенастройкой" обороты несущего винта и завис как можно выше, метров на пятьдесят, чтобы проверить запас мощности. Вертолёт висел спокойно, перегруза не чувствовалось. В горах конечно могло быть всё по-другому.
   Группа взлетела. Стали быстро набирать высоту, постепенно доворачивая в сторону гор. Всё шло нормально. Движки привычно гудели. Лопасти с шелестом секли разреженный горячий воздух.
   Через минут пятнадцать уже подходили к площадке. Хроменков запросил группу СПЕЦНАЗа обозначиться дымами. Получили ответ, что шашки зажжены. Но знакомая площадка была чистой. Минутное замешательство.
   -"Вас не наблюдаем" - послышался в наушниках голос ведущего группы.
   -"Мы правее десять и ниже сто метров" - ответил голос по радио.
   Как оказалось, командир группы СПЕЦНАЗа, то ли из тактических соображений, то ли по условиям безопасности своей группы, вывел и закрепил её на небольшом перешейке между двух скал, на крошечном выступе горной гряды. Слева по заходу крутой каменистый склон горы. Справа - уходящие вверх скалы. Впереди и сзади пятачка - пропасть. Для них может она, и была удобной, а вот посадить на неё вертолеты, было крайне проблематично. Алексей Хроменков сходу примостился на относительно ровненький выступ и сразу начал выгрузку. Я заходил следом, рассчитывая приземлиться на единственное ровное место чуть ниже его вертолёта и на удалении метров двадцать. Площадка, если таковой её можно было назвать, находилась на уровне наших глаз. Плавно подходя к площадке, я начал подгашивать скорость, но склон в остеклении вдруг поплыл вверх. Мощный поток воздуха, отбрасываемый вертолетом Алексея, выдул всю воздушную "подушку" из под моей машины, которая очень бы могла облегчить мне посадку. Интуитивно я стал "шаг-газом" увеличивать мощность, но склон, с увеличивающейся скоростью продолжал уползать вверх. В остеклении теперь были видны одни огромные каменные валуны, которые быстро приближались. Мы просто падали на скалы. Запас по мощности был практически исчерпан, рукоятка "шаг-газа" уже была под мышкой.
   Первый раз, за всю свою лётную работу, я услышал страшный вой двигателей своего вертолета, который никогда не слышал ранее. Как будто стая из тысячи волков выла на сотню лун.
   В наушниках сначала послышалась команда речевого информатора:-"Отказал левый генератор постоянного тока, отказал правый генератор постоянного тока".
   Это означало, что оборотов винта у нас уже не было.
   Потом крик Володи Мезенцева:-"Садись,садись!".
   -"Да куда ж садиться! Скалы!".
   Мой лётчик-штурман Андрюха Васьковский, вжавшись в пилотское кресло, ждал удара о землю.
   Вертолёт, как клиновый лист, покачиваясь с бока на бок, медленно падал на скалистый склон, поддерживаемый остатками тяги несущего винта. Выключился, из-за прекращения электропитания автопилот, хоть как-то помогающий удерживать машину.
   Говорят - перед лицом смерти, вся жизнь пробегает перед глазами. У меня же в эти секунды в голове была одна мысль:- "Главное перед ударом успеть выключить двигатели, чтобы, когда вертолёт будет кувыркаться по склону в пропасть, они не взорвались и мы не сгорели! Чтоб было, что достать из-под обломков, да доставить домой!".
   Выжимая все соки из ручки управления я пытался хоть как то удержать вертолёт, в это же время педалями плавно разворачивая его влево, стараясь отвернуть от скал. Машина медленно, чуть накренившись, начала разворачиваться.
   Боковым зрением я видел, что слева начинается огромная пропасть, уходящая далеко вниз. В это же мгновение правая стойка шасси ударилась об склон, амортизационная стойка сжалась и, выполняя свою работу, оттолкнула вертолёт в обратную сторону. Машина, как футбольный мячик, отскочила от камней. И этого оказалось достаточно, чтобы накренить её ещё больше влево и опустив нос, начать разгон скорости, туда, вниз, в пропасть. От этого прыжка немного восстановились обороты несущего винта. Вертолет, медленно набирая скорость, покачиваясь, заскользил между огромных валунов вниз.
   -"Вовка! Автопилот..!" - почти выкрикнул я, давая команду борттехнику на включение автопилота. Обороты винта уже полностью восстановились, и после его включения , вертолёт дёрнувшись, полетел более устойчиво.
   Пропадав метров четыреста в пропасть, разогнав скорость я понял, что мы летим, и что теперь надо как то выбираться из этого каменного мешка. Плавно подняв нос машины, и начав отворачивать от нёсшегося навстречу, уже противоположного склона, я перевёл вертолет в набор высоты. Борт послушно потянул вверх.
   
   Сверху заходил на посадку очередной Ми-8.
   В наушниках послышалось: -"Кто выходит из мешка! Наблюдаете заходящего на посадку?".
   -"Наблюдаю!" - ответил я, - "не помешаю!". И уходя вдоль склона вверх, чуть отвернув в сторону, я пропустил "заходящего".
   Уже потом, на аэродроме, ко мне подошёл майор Кривошеев, который как раз летел на этом вертолете, и сказал:-"Откуда у тебя ещё силы взялись, что то ответить в эфир?". "Мы в кабине аж встали, смотря сверху, как вы кувыркались. Первый раз видел звезду, на брюхе вертолёта смотря сверху. У "правого" даже вырвалось:-"Ну кому то звездец!".
   Но это было потом. А пока мы кое-как выскреблись из пропасти. И наконец то облегчённо выдохнули:-"Что это было...?".
   Оторвав правую руку от ручки управления, я увидел, что между большим и указательным пальцем, под кожей запеклась кровь. Скорее всего, я так давил на ручку управления, что даже не заметил, как потянул кожу!
   Набрали высоту и пристроились за заходящими на посадку вертолетами. Один за другим они проходили над тем "пятачком" и явно не решались повторить мои кульбиты.
   -"Ну что, попробуем сесть ещё раз? Приказ то надо выполнять!" - сказал Володя, глядя на меня.
   -"Ну давай попробуем" - ответил я. Хотя теперь сильное сомнение одолевало меня, относительно удачной посадки.
   Володя был прав, приказ на войне надо было выполнять!
   Включив РУДами "форсажный режим" двигателей, я направил вертолет в сторону площадки. Подходя всё ближе и ближе к ней, я стал гасить скорость, и вновь услышал подвывающий звук движков. Запасы управления были практически на пределе. Ничего не оставалось делать, как перевести вертолет в разгон скорости и набор высоты, чтобы не повторить таких же кульбитов.
   -"Что будем делать?" - спросил Володя.
   Я немного подумал.
   -"Ты знаешь Володя! Машина не тянет. Ведь развалим! Всё-таки перегруз! Мы ведь не за "Героями России" сюда приехали. У меня двое детей, у тебя трое, у Андрюхи один. Кто их воспитывать будет?".
   -"Так ведь задачу надо выполнять!".
   -"Да сам знаю! Но ведь надо без суицида! Ладно, сейчас доложу Хроменкову."
   -"701-й - 711-му?"
   -"На приёме 701-й" - ответил ведущий группы.
   -"Я, 711-ть, нет возможности произвести посадку на площадку, машина не тянет, обороты падают!"-доложил я.
   И тут в наушниках послышался отчётливый голос начальника авиагруппировки генерала Самарина который сидел на командном пункте в Ханкале и прослушивал весь наш радиообмен: - "Это кто там не может сесть на площадку?"
   -"711-ть, машина не тянет, обороты падают!"-ответил я.
   -"711-ть! Я вам запрещаю производить посадку!"
   Вся остальная группа молчала, барражируя над площадкой. Удалось удачно подсесть на неё, только вертолёту Юры Рубана, который, быстро разгрузившись, взлетел и пристроился к импровизированной "колбасе", которая наворачивала круги вдоль отвесных скал.
   В наушниках вновь послышалась команда:
   -"Я 701-й! Закончили работу. Сбор группы курсом на "точку".
   Все облегчённо вздохнули. Значит домой!
   На второй день после прилёта - и такая неразбериха!
   Конечно, мы что то упустили в вопросах согласования с, приданным нам СПЕЦНазом, который возможно посчитал, что вертолет - это как КАМАЗ, сколько загрузили, столько и привёз куда надо! Но это были летательные аппараты, на которые распространялись совсем другие законы физики. И им, скорей всего, было невдомёк, что эти машины, тяжелее воздуха, и которые сами то еле таскали себя на таких высотах, да ещё при таких температурах.
   
   Сразу после посадки и заруливания на стоянку, я оглянулся в грузовую кабину. Ужас, липким холодком разлился по моему телу! Кабина была пуста, старлея не было!
   -"Мать твою! Выронили нач.прода!" - выругался я.
   -"Да какой - "выронили", вон он комбату уже жалуется"! - указал вперёд Андрей Васьковский.
   Посмотрев вперёд, я увидел целёхонького старлея, размахивающего, как ветряная мельница, руками и указывающего на наш вертолёт.
   После выключения двигателей и остановки винтов мы с Андреем вышли из кабины и направились в сторону бурно жестикулирующего нач.прода. Подойдя к нему, я, по доброте душевной произнес: - "Ну что, старлей! В рубашке родился!".
   Но он, повернувшись ко мне лицом и продолжая размахивать руками, начал быстро говорить:-"Да какие вы лётчики! Летать не умеете! У меня там народ голод....!".
   Ему не дал договорить Андрюха. Выйдя из-за моей спины, он со всего маху влепил ему прямо между глаз! Оторвавшись от "континента" и описав низкую траекторию, старлей шлёпнулся в пыльную колею от автомобильных колёс.
   Комбат среагировал мгновенно, подскочив к Васьковскому и обхватив его руками.
   -"Тихо-тихо! Главное не "двухсотыми" вернулись! Ну и ладушки...!"
   В это время подошел, с улыбкой на лице, Алексей Хроменков.
   -О-о! Я вижу у вас "разбор полётов" в полном разгаре! Ладно, пошли на другой "разбор". Самарин сказал - срочно прибыть на КП. Видать сейчас будут крутые разборки. Я уже сказал борт.технику, чтобы сняли плёнку САРПП и срочно проявили.
   -Ты бы лучше дал команду выгрузить груз и всё взвесить - в сердцах ответил я - Ладно. Я сам. Подойдя к вертолёту, я попросил Володю Мезенцева всё выгрузить и тщательно взвесить, или хотя бы переписать вес с коробок. От этого зависело дальнейшее разбирательство этого инцидента.
   На КП нас уже ждал, с багровым лицом, генерал Самарин.
   Его тяжёлый взгляд из под лобья, через очки, скользил по мне "как луч от паровоза"!
   - Ну что, Станислав Борисович, выкладывай всё на чистоту, что за кульбиты вы там выделывали. Сейчас расскажешь всё, а потом напишешь объяснительную.
   Я удивительно взглянул на него.
   -Сергей Николаевич! Написание объяснительной - признание своей вины. А я себя, и тем более экипаж, виноватым в произошедшем не считаю! Пояснительную я напишу, но только после того как разгрузят вертолёт, и взвесят весь груз.
   Самарин окинул меня жёстким взглядом, и только произнес:
   -Вы свободы, я пока вас отстраняю от полётов до полного разбора этого случая. Хроменков! Плёнку САРПП, все материалы объективного контроля мне на стол.
   - Есть! Товарищ генерал! - я развернулся кругом и вышел, ничего не понимая, из домика.
   - Ну что? - встречал уже Андрей.
   - Разжаловали в пехоту! - глядя за горизонт, отрешенно ответил я.
   - В смысле? Как в пехоту?
   - Всё! Отлетались!
   Последние слова услышал, выходящий следом Алексей Хроменков.
   - Пургу не неси! - обнял он меня по дружески за плечо. - Отдохнёте, пока мы во всём разберёмся, а там видно будет. Никто тебя в пехоту не списывает. Слишком "жирно будет"! Халявы захотел? Пока мы тут по горам будем "париться". Иди вертолёт разгружай.
   Но в голове уже пульсировала только одна мысль:
   - Да как же так? Эти долбо..... явно перегрузили борт, так и не дав проверить вес, чуть не убили на второй день пребывания в Чечне, и мы же ещё виноваты!
   Видимо Алексей понял мои мысли и похлопал по плечу:
   - Давай-давай, иди с глаз подальше! Сейчас Самарин выйдет. Нефиг лишний раз теперь ему глаза мозолить. Завтра он успокоиться и всё будет нормально. Стас! Здесь война! И не тебе об этом напоминать.
   Борт уже во всю разгружали подъехавшие десантники под руководством Володи Мезенцева. Коробки почти загрузили в стоящий рядом автомобиль. Подойдя к вертолёту, я сразу спросил
   - Ну что показало "вскрытие"?
   - Тонна шестьсот восемьдесят килограммов! - смешком ответил Мезенцев.
   В принципе вес то был небольшой, но для условий посадки на высокогорную площадку он был на пределе. Всё складывалось в логическую цепочку. Уже тогда существовали негласные рекомендации по выполнению полётов в горах, выверенные ещё в Афганистане. Все полёты и посадки в горах рекомендовалось выполнять в утренние часы, пока воздух не прогрелся, и не было термических потоков воздуха, дующих в различных, немыслимых направлениях, которые невозможно было учесть. Эту посадку мы выполняли уже ближе к 17-ти часам, не зная точного веса груза, да ещё и на неизвестную площадку, "сходу". Все эти доводы я описал в своем рапорте, и, отдав его Хроменкову, убыл с экипажем в гарнизон.
   Настроение было на "ноле"! В модуле, как только я прилёг на кровать, перед глазами всплыли все детали этой посадки. Я пытался проиграть различные ситуации этого полёта снова и снова, пытаясь разобраться, что же я всё-таки сделал не так. Где же та самая деталь, которую я упустил, и которая могла так повлиять на всё произошедшее. Да нет! Кажется, всё делал правильно. Ну конечно, если не считать расчёта на полёт, который необходимо было сделать, и на который нашему экипажу так и не дали времени. Но это было все не то, причина была в чём-то другом. В чём, я так и не мог сообразить.
   От этих мыслей меня отвлекли слова Юры Рубана, такого же командира вертолётного звена Ми-8-х как и я, опытнейшего пилотяги, и классного мужика:
   - Эй экстремал! Хорош грузиться! Иди, второй день рожденья отметим.
   На импровизированном столике между кроватей уже дымилась сковородка с урчащей картошкой, стояло несколько бутылок водки. Все пилоты и техники смотрели на меня молчаливо, с пониманием.
   - Эх! Кому война, а кому мать родна! - выдохнул Андрей Васьковский. - Давай Борисыч снимать стресс!
   После нескольких рюмок потеплело, расслабило. И тут то меня прохватил озноб!
   - Ёлки-палки! А ведь могли сейчас уже не сидеть за этим столом.
   Снова в глаза прыгнули те скалы, разбегающиеся бойцы, и тот ужасающий вой движков!
   Я понимал, что это был тот самый "отходняк", после возвращения из "ниоткуда"!
   Всё ещё пытаясь держать себя в руках, я сказал:
   - Ладно мужики! И на том спасибо! Завтра тяжёлый день, надо ещё с мыслями собраться.
   Но как только коснулся подушки, всё сразу, куда то провалилось, и я забылся тяжелым сном.
   Утром, после подъема, ко мне подошел начальник объективного контроля, развёл руками и, покачав головой, только произнес:
   - Я ещё такого не видел! Это не плёнка, а какой то серпантин. Так вертолёты летать не могут!
   В ответ я только промолчал, разведя руками.
   После завтрака меня сразу вызвали на КП. Самарина не было. Алексей Хроменков, что-то внимательно читал за столом. Оторвавшись от документов, он посмотрел на меня, и жестом пригласил присесть.
   - Чебыкин улетел на разведку погоды и по площадкам, через минут тридцать вернётся. Он был у генерала. Дождемся его, а там посмотрим. Пока ничего не решено. Так что можешь пока отдыхать, но со аэродрома не уходи. - сказал Хроменков.
   Я вышел из домика и направился в палатку.
   Наша нехитрая "аэродромная зона" тогда представляла лишь домик КП, две палатки для отдыха лётного состава. С десятком железных кроватей в одной, причём ничем не застеленных, с простыми панцирными решетками. В ней размещались экипажи "Ми-8-ых". И вторая - с заставленными в два ряда, пустыми ящиками от неуправляемых реактивных снарядов С-8, застеленными грязными, вонючими матрасами, с покрытыми, видавшими виды, старыми армейскими одеялами. Там отдыхали экипажи "Ми-24-ых". Небольшой, сколоченный из бомботары душ, и расположенный в десятке метров - сортир, который кочевал по площадке по мере наполнения очередной ямы. С особо опасных, в плане снайперского обстрела, направлений, эта "зона" была заставлена наполненными песком, всё теми же ящиками от неуправляемых реактивных снарядов, и плюс "класс" подготовки к полётам и предполётных указаний, под открытым небом, состоящий из четырёх рядов тех же ящиков.
   Быт, как говорится, был обустроен "на высшем уровне"!
   Я зашёл в первую палатку и с неохотой прилёг на шатающуюся кровать. Рядом похрапывали после завтрака отдыхающие пилоты. Через тридцать минут приземлился и зарулил борт командира полка Юрия Николаевича Чебыкина. Все потихоньку потянулись к выходу, чтобы занять места в "классе предполётных указаний".
   Подошел Чебыкин. Зайдя на КП было видно в раскрытое окно, как он что-то долго докладывал по телефону и жестикулируя руками, пытался кому-то объяснить воздушную обстановку. Затем вышел из домика и направился к нам.
   - Так господа пилоты! Сегодня работаем по отдельным точкам. Каждому экипажу задача будет поставлена дополнительно. Все находятся в палатках. Штинов - ко мне на КП! Свободны.
   Лётчики разошлись по палаткам, а я пошел к Чебыкину, не ожидая ничего для себя утешительного.
   Но командир начал сходу:
   - Так! По вчерашнему случаю разбор провели. Проведём занятия с лётным составом, чтобы впредь таких полётов не делать. Ты пока полетаешь на перевозках грузов и пассажиров по равнине. В горы, до команды Самарина, пока запрет. Сейчас берёшь "колокольчик", летишь в г.Прохладный, производишь посадку на продовольственных складах, загружаешь продовольствие, и домой. Задача ясна?
   - Так точно! Яснее некуда! Самарин наверное сам в горы будет летать? - с горечью ответил я.
   - Тихо-тихо! Не кипятись! Я тебя понимаю. Но давай всё уляжется, а там посмотрим. Сам "дров наломал"!
   - Я наломал?
   - Всё! Выполняй! - оборвал меня Чебыкин.
   - Есть! - и я, повернувшись кругом, вышел из домика и направился к вертолёту.
   - Ну что? - догнал меня Андрей Васьковский, - Куда летим?
   - Фильм смотрел "Небесный тихоход"?
   - Ну?
   - Так вот теперь нам досталось тоже самое, от "Хозяйства Семибаба"!
   Андрей посмотрел на меня с удивлением.
   - Ладно, пошли! Летим в Прохладный, за продовольствием.
   - Ух, ты! Так это ж классно! У меня там родственники живут! Может там тормознёмся? И я своих навещу, и на рынок сгоняем. А то опаршивела мне эта гречка с тушёнкой!
   - Посмотрим! Надо ещё туда долететь! У нас "колокольчик".
   - Как "колокольчик"? Да он сам себя еле таскает! - начал, было, Андрей.
   Но я его остановил.
   - Полетели! Не до выбора сейчас!
   Возле вертолёта уже кипела работа. В грузовую дверь заносили какие-то бочонки и ящики. Всем руководил начальника тыла авигруппировки полковник ....
   "Колокольчик" представлял из себя простой вертолёт Ми-8Т, на балочных держателях которого, вместо блоков НУРС были смонтированы рупоры-громкоговорители, точно напоминающие громкоговорители времён Великой Отечественной войны. Грузовая кабина на половину была занята этажерками с радиооборудованием и усилителями. Своим обшарпанным видом он совсем не напоминал боевую машину, и выглядел как "гадкий утёнок" среди своих собратьев - мощных "МТ-шек", стоящих рядом.
   На топливном баке, по-хозяйски, примостился Игорь Царек, бортовой техник из магдагачинского вертолётного полка, заправляя машину.
   По его виду было видно, что он был полностью доволен своим "колокольчиком", и не оглядывался на своих коллег с завистью. Порядочнейший мужик, опытнейший техник. Он знал, что и на такой машине можно приносить большую пользу. Со знанием дела он буквально вылизывал свою машину. Таких "бортачей" было мало. Их мы называли "золотые ручки"! Ничего не требующие, тихо делающие своё нелёгкое дело. И всегда на таких вертолётах мы летали не оглядываясь, в полной уверенности, что такая машина не подведёт!
   Закончив заправку и бойко спрыгнув с вертолёта, Игорь подошёл ко мне.
   - Командир! Летим в Прохладный. Там техники просятся с нами, семь человек. Устали неимоверно, хотят отдохнуть, на рынок сходить, и если будет возможность, позвонить домой. - С мольбой в глазах произнес он.
   - Сколько груза? - спросил я.
   - Около 500 килограмм.
   - Плюс семь техников, четыре бойца на загрузку-разгрузку, и стопудовый нач.тыла. М-мда! Под "жвак"! - только произнес я. Ладно, давай грузи. Мужикам и вправду надо дать отдохнуть! Как движки?
   - Ну, как? Как и у всех "тэшек"! Полудрова!
   Я почесал затылок, глядя на обшарпанный дюралевый борт.
   - Что ж делать! -развёл я руками - "Бум посмотреть", на равнине как-нибудь выкрутимся.
   Рядом уже стоял, переминаясь с ноги на ногу полковник ....., слушая наш диалог.
   - Товарищ майор! Нам ещё оттуда груз надо забрать, около полутора тонн.
   - Это груз! А это люди! - только ответил я.
   - Но вам поставлена задача ....
   - Я знаю, какая задача мне поставлена! -прервал я его, - И решение принимать мне! Всё, всем на борт. Запускаемся!
   Я всегда относился с недоверием к высокопоставленным тыловикам, даже на войне успевающим решать свои проблемы. Поэтому, к счастью, у меня всегда было чёткое мнение, как и в пользу кого, принимать решения.
   Андрей Васьковский уже расстелил в пилотской кабине, с карандашом в зубах, полётную карту, что-то прикидывая в штурманском отношении. Царек суетился у бортовых розеток,
   подключая провода электропитания, для запуска двигателей. В грузовой кабине, как цыплята на жёрдочке, с преданностью в глазах, сидели и смотрели на меня техники эскадрильи.
   Я улыбнулся им, и приветливо кивнув, зашёл в кабину, устраиваясь на своё рабочее место.
   - "От винтов!" - подал команду, "Запуск!".
   Запустившись и прогрев двигатели, мы вырулили на "взлётку". Плавно оторвав машину и набрав вертикально двадцать метров высоты, я убедился, что машина послушно тянет вверх.
   - 711-ть! Борт порядок. К взлёту готов!
   - 711-тый! Взлетайте. - послышался в шлемофонах голос руководителя полётов подполковника Цибаева. - Привезите чего-нибудь вкусненького.
   - Понял 711-ть! Постараемся.
   К подполковнику Цибаеву все относились с огромным уважением. Тоже успевший повоевать в Афгане, и имея огромнейший опыт, он всегда излучал какую то приятную жизненную энергию. Спокойный "как танк"! Всегда чисто и опрятно одетый, с лицом интеллигента, он напоминал офицера старой царской армии. Его тонкая, творческая душа, выплёскивалась в красивейших стихах и песнях, которые он писал. Посвящая их боевым товарищам, пилотам, техникам, простой пехоте, жёнам и детям, и просто окружающей его, порой нелёгкой, обстановке.
   
   продолжение следует.......
   
Штинов С.Б.