Жаркое лето 1963 года…
Бывают такие жаркие знойные душные дни, когда даже в деревне невыносимо. Невыносимо до такой степени, что перестаешь обращать внимание на назойливых мух, на жужжание пчел и ос, а про оводов и говорить не хочется. Давно забыты подвижные игры в нашем поселке — от игры с мячом в вышибалы, штандарт, футбол, волейбол... Последние две не особо популярны. До классических: казаки-разбойники, и 12- палочек... Когда-нибудь, когда настанет момент, я открою вам тайны этих таинственных игр...
Июльская жара достала вконец. Вся пацанва, вместе с девчонками, скрылись у Славки Бренчанинова. Славка не самый старший, не заводила, не лидер... Просто у него есть подобие небольшой беседки — даже не в саду, а в недавно начатом и едва засеянном жалкой рассадой огороде, а внутри нее папа соорудил стол с лавочками — «для вкусного выпивания водки на вечернем закате». Так нам объяснил сам Славка. Повторюсь — дело происходило в Подмосковье...
Жара не отступала несколько дней. До реки было бежать далеко. Да и вода в ней казалась чрезвычайно ключевой, а от того холодной. До следующей — в отдалении от поселка — было еще дальше: но там вода была как парное молоко, а по берегам гнездились ласточки-береговушки. Они, не обращая никакого внимания на наше босоногое ситцевое детство, летали над самыми головами, ловили над водой мошек, и с криком наваливались на нас только тогда, когда мы безуспешно пытались раскопать их норки.
Сидя у Славки в беседке, мы перепробовали все игры: от простенькой — с фишками и кубиком — «С утра до вечера» — про правильных пионеров, почти тимуровцев, до карточных игр — в дурака, пиковую даму, буру и сику... Где-то в серединке было домино. Но жара доставала! Вот в этот момент у нас и появился заговорщик...
Заговорщиком оказался неприметный русоволосый не лидерствующий паренек. Звали его Сашкой Головановым. Он поддерживал все наши застольные начинания — от домино до шашек и шахмат, но к картам и прочему относился вполне снисходительно. Мол, чего не бывает... Мне всегда казалось, что он чуточку серьезнее остальных. Нет.
Он не выпирал в первые ряды, всегда старался быть замыкающим, но его высказывания имели определенный вес. Слово «определенный» мне не нравится со времен партсъездов — в некоторых областях имеются еще определенные недостатки. Так тогда писали в газетах... Но к Саньке это подходило — он был определенно-неопределенным. А что вы хотите от пацана в 14 лет. Он просто искал себя в окружающем пространстве. А им были мы — более дерзкие, более прыткие, более шаловливые... Впрочем не все. Я, наверное, числился в связи со свои худосочным телосложением, в отстающих. Мне, например, не всегда удавалось с первого раза перепрыгнуть через очень широкую канаву с первого раза. Переплыть речку. Ой, многого я тогда еще не умел делать. Очень многого.
Странно, но первой, когда нужно было выбраться из какой-нибудь беды, или ямы, всегда оказывалась рука не самых крутых ребят, наших лидеров, а именно узкая с рябинками-ряпушками на коже, рука Сашки. Не самого героического телосложения парнишки...
Однажды, в момент, когда мы все изнывали от жуткой жары и всеобъемлющей летней лени, Сашка отозвал меня в сторону и заговорщески произнес: " У нас тут таинственный союз образуется, войдешь?"
От этой фразы отчего-то пахнуло не июльским зноем, а чем-то свежим, немного с привкусом заплесневело подвала или пиратской пещеры, с привкусом морского бриза, и над головой хлопнули в порыве смены галса парусиновые паруса.
-А кто в обществе?
-Ты и я! — просто ответил Сашка.
Возвращаясь немного назад, я хочу сказать, что с Сашкой я особенно близок до того момента не был. Он всегда был немного сам по себе. Я сам по себе. Два неприкаянных одиночества. Или индивидуалиста, как хотите.
Всегда сосредоточенный в собственных раздумьях, погруженный в собственные мысли, решающий какую-то непонятную сложную сверхзадачу, Санька не мог стать лидером ни в одной из игр нашего босоного детства.
-Так ты вступаешь?...
С просьбой он обратился до этого ко мне только однажды, когда мы плескались на берегу нашей родной холоднющей, до скрежета зубов, реке.
-Слушай, тезка, у тебя батька в фотиках хорошо сечет... Можно, я у него поучусь немного?
У отца был фотоаппарат. ФЭД-2. Он лежал в шкафу — в зеленой фирменной коробочке, к которой мне было не особенно разрешено прикасаться. Не знаю почему, но смело пообещав Сашке провентилировать вопрос с отцом, я долго не мог приступить к этому сложному вопросу. Вроде бы как я пытался разбазарить растащить уничтожить ценное семейное имущество...
Однако отец к этому отнесся очень серьезно. Он пригласил Сашку к нам в гости. Потом он с ним в саду под яблоней долго беседовал. До меня, сидевшего поодаль, старавшегося не только не мешать их — какому-то, как показалось мне вдруг — неожиданно взрослому и серьезному разговору — долетали лишь отдельные слова. Меня фотография совершенно не интересовала. А тут вдруг: диафрагма, выдержка, экспозиция, чувствительность, единицы ГОСТа и прочее...
Нет, я тогда до этого еще не дозрел.
Как и до других слов, которые звучали в их беседе — сорокалетнего мужчины (моего отца) и совсем пацана — моего приятеля Сашки, смысла многих из которых я понял спустя многие годы.
Сашка, не имевший личного фотоаппарата, на некоторое время пропал из нашего беседочного жаркого и праздного ничегонеделанья. Карты и домино уже достали донельзя. Шахматными фигурками и шашками кидались в кур, норовивших поживиться смородиной.
И тут появился он — наш скромный красавчик — с фотоаппаратом «Любитель-2» на кожаном ремешке. Он охотно снимал всех нас, печатал самым таинственным образом и непонятно где снимки с негативов — контактным способом. Эти крохотные кадрики по сей день лежат в моем альбоме... Оказалось, что он целенаправленно собирал в окрестностях нашей деревни пустые бутылки, сдавал их на станции, и накопил те несчастные 6, или 8 рублей, которые стоил простенький пионерский аппаратик...
А что же с секретным обществом? Конечно же я согласился. Больше сторонников мы сразу не нашли. А, может, и не искали? Сашка говорил, чтобы сообщество было сильным не нужно особенно об нем распространяться. И хотя, конечно, так и подмывало проболтаться, но и угроза была страшной — кровавая смерть в полынных кустах за сараями. Куда даже куры не хотели ходить и класть яйца. Туда даже ленивые изморенные жарой свиньи не забредали...
Мы вдвоем носились со свежевыструганными мечами по полям и кустам, с остервенением колотили друг друга по фанерным щитам — выпиленными лобзиками — все теми же саблями (или мечами?), затем долго в сарае, в тайне от всех, разрабатывали устав — на обрывке тетрадного листа в клеточку для арифметики чернильным карандашом — для прочих, особенно любопытных девчонок — совершенно секретный... В принципе договорились расписаться кровью, но кажется до этого дело не дошло. Уже не помню.
«Честь и меч» — кажется так называлось наше секретное сообщество. К осени мы набрали в него еще двух, вполне безобидных инфантильных члена, хлопающих глазками и готовыми бежать за нами с одышкой до ближайшего сарая, но не дальше. В общем, с обществом что-то не заладилось. Пересекретничали что ли?
Потом начались занятия в школе. Тригонометрия влезала в голову с трудом. Домашних заданий было море. Морфологию сменила пунктуация. За горизонтом замаячила органическая химия вместо простеньких кислот, солей и щелочей.
Мигом пролетела зима, когда ни о каких гонках наперегонки по кустам и оврагам, и размышлять было нечего. Снег, холод, сугробы, морозы! Потом мы как-то быстро повзрослели. Сразу. Невпопад. Неожиданно. С полной сменой интересов и пристрастий.
Нежданно негаданно выросли из своих секретных мечей и щитов. Увлеклись «Битлами». Запел из динамиков Высоцкий. Мы начали копить не на фотоаппараты, а на магнитофоны... Хотя бы на магнитофонные приставки. В общем, постепенно становились взрослыми...
***
Сашка Голованов погиб выводя свою вертолетную часть, или как там это называется, в один из самых последних дней войны с Афганистаном. Его вертолет шел последним. Его ребята уже в полном составе перелетели через Пяндж, а ему в борт влетела невесть откуда взявшаяся ракета от моджахедтинов.
— Где командир? — разрывался эфир. — Сашка, отзовись!!!
Но эфир молчал. Отвечать больше некому было.
Все это было уже страшно давно... Посмертно — Герой Советского Союза. Посмертно из подполковников в полковники... Где-то, думается, есть семья... Дети там, внуки.
А меня сколько лет гложет мысль — о чем он тогда говорил с моим отцом, что вместо диафрагм с выдержками, они перешли на неведомые мне авиационные термины. И почему отец не доверил эти знания мне?
источник http://oldtimer.ru/blogs/alexandr_koptev/99/
